|
Разрывъ Элеоноры съ графомъ П... произвелъ въ обществѣ дѣйствіе, которое легко было предвидѣть. Элеонора утратила въ одну минуту плодъ десятилѣтней преданности и постоянности: ее причислили къ прочимъ женщинамъ разряда ея, которыя увлекаются безъ стыда тысячью поочередныхъ склонностей. Забвеніе дѣтей заставило почитать ее за безчувственную мать, и женщины имени безпорочнаго твердили съ удовольствіемъ, что небреженіе добродѣтели, нужнѣйшей для ихъ пола, должно вскорѣ распространиться и на всѣ прочія. Между тѣмъ жалѣли объ ней, чтобъ не упустить случая винить меня. Видѣли въ поведеніи моемъ поступокъ соблазнителя неблагодарнаго, который поругался гостепріимствомъ и пожертвовалъ, для удовлетворенія бѣглой прихоти, спокойствіемъ двухъ особъ, изъ коихъ одну долженъ былъ почитать, а другую пощадить. Нѣкоторые пріятели отца моего строго выговаривали мнѣ на мой проступокъ; другіе, менѣе свободные со мною, давали мнѣ чувствовать неодобреніе свое разными намеками. Молодежь напротивъ восхищалась искусствомъ, съ которымъ я вытѣснилъ графа; и тысячью шутокъ, которыя напрасно я хотѣлъ остановить; она поздравляла меня съ моей побѣдою и обѣщалась подражать мнѣ. Не умѣю выразить, что я вытерпѣлъ отъ сихъ строгихъ осужденій и постыдныхъ похвалъ. Я увѣренъ, что если бы во мнѣ была любовь къ Элеонорѣ, я успѣлъ бы возстановить мнѣніе о ней и о себѣ. Такова сила чувства истиннаго: когда оно заговоритъ, лживые толки и поддѣльныя условія умолкаютъ. Но я былъ только человѣкъ слабый, признательный и порабощенный. Я не былъ поддерживаемъ никакимъ побужденіемъ, стремящимся изъ сердца. И потому я выражался съ замѣшательствомъ; старался прервать разговоръ; и если онъ продолжался, то я прекращалъ его жесткими словами, изъявляющими другимъ, что я готовъ былъ на ссору. Въ самомъ дѣлѣ, мнѣ пріятнѣе было бы драться съ ними, нежели имъ отвѣчать.
ѣла, что общее мнѣніе возстало противъ нея. Двѣ родственницы графа П..., принужденные его вліяніемъ сблизиться съ нею, придали большую огласку разрыву своему, радуясь, что подъ сѣнію строгихъ правилъ нравственности могли предаться долго обузданному недоброжелательству. Мущины не переставали видѣть Элеонору; но въ обращеніи съ нею допускали какую-то вольность, показывающую, что она уже не была ни поддержана покровительствомъ сильнымъ, ни оправдана связью почти освященною. Иные говорили, будто ѣздятъ къ ней потому, что знали ее издавна, другіе потому, что она еще хороша, и что послѣдняя вѣтренность ея пробудила въ нихъ надежды, которыхъ они отъ нея уже не таили. Каждый объяснялъ свою связь съ нею: то-есть, каждый думалъ, что эта связь требуетъ извиненія. Такимъ образомъ несчастная Элеонора видѣла себя навсегда упадшею въ то положеніе, изъ котораго всю жизнь свою старалась выдти. Все содѣйствовало къ тому, чтобы стѣснять ея душу и оскорблять гордость ея. Она усматривала въ удаленіи однихъ доказательство презрѣнія, въ неотступности другихъ признакъ какой-нибудь надежды оскорбительной. Одиночество мучило ее, а общество приводило въ стыдъ. Ахъ! конечно мнѣ должно было ее утѣшить, прижать къ своему сердцу, сказать ей: будемъ жить другъ для друга, забудемъ людей, насъ не разумѣющихъ, будемъ счастливы однимъ собственнымъ уваженіемъ и одною собственною любовію: я то и дѣлалъ. Но можно ли принятымъ по обязанности рѣшеніемъ оживить чувство угасающее?
ѣла повѣрить мнѣ печали, плода своей жертвы, которой, какъ ей извѣстно было, я не требовалъ. Я принялъ сію жертву: я не смѣлъ жаловаться на несчастіе, которое я предвидѣлъ, но котораго не имѣлъ силы предупредить. Мы такимъ образомъ молчали о единой мысли, васъ безпрестанно занимающей. Мы расточали другъ другу ласки, говорили о любви, но говорили о любви изъ страха говорить о другомъ.
ѣшиться утаить отъ другаго единую мысль - прелесть исчезла, блаженство разрушено. Вспыльчивость, несправедливость, самое развлеченіе могутъ быть примиримы; но притворство кидаетъ въ любовь стихію чуждую, которая ее искажаетъ и опозориваетъ въ собственныхъ глазахъ.
ѣйшій намекъ, предосудительный Эдеонорѣ, я самъ содѣйствовалъ къ тому, чтобы вредить ей въ общихъ разговорахъ. Я покорился ея волѣ, но возненавидѣлъ владычество женщинъ. Я безпрестанно возставалъ противъ ихъ слабостей, ихъ взыскательности и самовластія печали ихъ. Я выказывалъ правила самыя жесткія, и сей самый человѣкъ, которой не могъ устоять противъ слезы, который уступалъ грусти безмолвной и бывалъ въ разлукѣ преслѣдуемъ образомъ скорби, имъ нанесенной - сей самый человѣкъ показывался во всѣхъ рѣчахъ своихъ пренебрегающимъ и безпощаднымъ. Всѣ мои похвалы непосредственныя въ пользу Элеоноры не уничтожали впечатлѣнія, произведеннаго подобными словами. Меня ненавидѣли, ей сострадали, но не уважали ея. Обвиняли ее въ томъ, что она не умѣла внушить любовнику своему болѣе почтенія къ ея полу и болѣе благоговѣнія къ связямъ сердечнымъ.
ѣтителей Элеоноры, который, послѣ разрыва ея съ графомъ П..., ѣйшую страсть и вынудилъ ее искательствами нескромными отказать ему отъ дома, дозволилъ себѣ разсѣявать о ней насмѣшки оскорбительныя: я не могъ ихъ вынести. Мы дрались: я ранилъ его опасно, и самъ былъ раненъ. Не могу выразить безпокойствія, ужаса, благодарности и любви, изобразившихся въ чертахъ Элеоноры, когда она меня увидѣла послѣ сего приключенія. Она переѣхала ко мнѣ, не смотря на мои просьбы; она не покидала меня ни на минуту до моего выздоровленія. Днемъ она мнѣ читала, большую часть ночи сидѣла при мнѣ: наблюдала малѣйшія мои движенія, предупреждала каждое желаніе. Ее заботливое сердоболіе размножало ея услуги, удвоивало силы ея. Она безпрестанно твердила мнѣ, что не пережила бы меня. Я исполненъ былъ умиленія я растерзанъ угрызеніями. Я желалъ быть способнымъ вознаградить привязанность столь постоянную и столь нѣжную: призывалъ на помощь къ себѣ воспоминаніе, воображеніе, разсудокъ самый, чувство обязанности. Усилія тщетныя! затруднительность положенія, увѣренность въ будущемъ, которое должно разлучить насъ, можетъ быть, невѣдомое возмущеніе противъ узъ, которыхъ я расторгнуть не могъ, меня внутренно снѣдали. Я укорялъ себя въ неблагодарности, которую старался сокрыть отъ нея. Мнѣ больно было, когда она повидимому сомнѣвалась въ любви столь ей необходимой: мнѣ не менѣе было больно, когда она ей вѣрила. Я чувствовалъ, что она меня превосходнѣе; я презиралъ себя, видя, что я ея недостоинъ. Ужасное несчастіе не быть любимымъ, когда любишь; но еще ужаснѣе быть любимымъ страстно, когда уже любить перестанешь. Я пренебрегалъ жизнью своею для Элеоноры, но я тысячу разъ отдалъ бы эту самую жизнь, чтобы она была счастлива безъ меня.
ѣсяцевъ, отсроченные мнѣ родителемъ, миновались: должно было думать объ отъѣздѣ. Элеонора ему не противилась, даже и не пыталась удерживать меня; но требовала обѣщанія, что по исходѣ двухъ мѣсяцевъ я или возвращусь къ ней, или ей позволю съѣхаться со мною: я торжественно далъ ей въ томъ клятву. Какимъ обѣщаніемъ не обязался бы я въ минуту, когда видѣлъ, что она борется сама съ собою и одолѣваетъ свою печаль? Она могла бы требовать отъ меня не покидать ея: я чувствовалъ въ глубинѣ души моей, что я не ослушался бы слезъ ея. Я благодаренъ былъ, что она не прибѣгаетъ къ своей власти. Мнѣ казалось, что за это я ее болѣе полюбилъ. Впрочемъ я и самъ не безъ живѣйшаго сожалѣнія разставался съ существомъ, которое столь исключительно было мнѣ предано. Есть въ связяхъ продолжительныхъ что-то столь глубокое! Онѣ безъ вѣдома нашего обращаются въ столь неотъемлемую часть нашего бытія! Издали съ спокойствіемъ мы замышляемъ рѣшительное намѣреніе разорвать ихъ; намъ сдается, что мы ожидаемъ нетерпѣливо эпохи, для сего назначенной: но когда сей часъ настаетъ, онъ поражаетъ насъ ужасомъ; и таково своенравіе нашего немощнаго сердца, что мы съ ужаснымъ терзаніемъ покидаемъ тѣхъ, при которыхъ пребывали безъ удовольствія.
ѣ. Я раздѣленъ былъ между страхомъ огорчить ее моими письмани и желаніемъ живописать ей только то, что я чувствую. Я желалъ, чтобы она угадала меня, но угадала безъ горести. Я поздравлялъ себя, когда мнѣ удавалось словами: привязанность, дружба, преданность - замѣщать слово любовь; но вдругъ мнѣ представлялась бѣдная Элеонора, въ грусти и одиночествѣ, имѣющая отраду въ однихъ моихъ письмахъ: и въ концѣ двухъ страницъ холодныхъ, мѣрныхъ, я наскоро приписывалъ нѣсколько выраженій пламенныхъ, или нѣжныхъ, способныхъ обманывать ее снова. Такимъ образомъ, никогда не договаривая того, что могло бы ее удовольствовать, я проговаривался достаточно, чтобы оставлять ее въ заблужденіи. Страннаго рода лживость, которая и самымъ успѣхомъ своимъ обращалась противъ меня, длила мою тоску и была мнѣ нестерпима.
ѣщаній. Я не вымыслилъ никакого средства къ отъѣзду; не придумывалъ, какъ Элеонора могла бы поселиться въ одномъ городѣ со мною. Можетъ статься, ибо должно быть чистосердечнымъ, можетъ статься я и не желалъ того, Я сравнивалъ жизнь свою независимую и спокойную съ жизнью торопливости, тревогъ и страданій, на которую обрекала меня страсть ея. Мнѣ такъ было любо чувствовать себя свободнымъ, идти, придти, отлучиться, возвратиться, не озабочивая никого. Я въ равнодушіи другихъ отдыхалъ, такъ сказать, отъ томительности любви ея.
ѣлъ однакоже подать подозрѣнія Элеонорѣ, что желалъ бы отказаться отъ нашихъ предположеній. Она поняла изъ моихъ писемъ, что мнѣ было бы трудно оставить родителя, и написала мнѣ, что вслѣдствіе того начинаетъ она готовиться къ отъѣзду. Я долго удерживался оспаривать ее; не отвѣчалъ ей ничего точнаго по сему предмету; говорилъ ей неопредѣлительно, что всегда буду радъ знать, потомъ прибавилъ, стараться о ея счастія: жалкія двоесмыслія, рѣчи запутанныя! мнѣ больно было видѣть, что они такъ темны, и я трепеталъ пояснить ихъ. Наконецъ рѣшился я говорить съ нею откровенно: сказалъ себѣ, что я къ тому обязанъ. Я возставилъ мою совѣсть противъ моей слабости; я подкрѣплялъ себя мыслью о ея спокойствія въ виду образа печали ея. Скорыми шагами ходилъ я по комнатѣ моей; я твердилъ себѣ изустно то, что намѣревался ей писать. Но едва вывелъ я нѣсколько строкъ - и мое расположеніе измѣнилось: я разсматривалъ слова свои, уже не по смыслу, въ нихъ содержащемуся, но по дѣйствію, которое они произведутъ неминуемо. Сверхестественная сила правила, какъ вопреки мнѣ самому, рукою моею порабощенною, и я довольствовался тѣмъ, что совѣтовалъ ей отсрочку на нѣсколько мѣсяцевъ. Я не сказалъ того, что думалъ. Письмо мое не носило никакихъ признаковъ чистосердечія. Доводы, представляемые мною, были слабы, потому что они были не истинные.
ѣтъ Элеоноры былъ гнѣвенъ; она полна была негодованіемъ отъ желанія моего несвидѣться съ нею. Чего она отъ меня требовала? жить при мнѣ безъизвѣстною. Чего могъ я страшиться отъ присутствія ея въ убѣжищѣ сокровенномъ, посреди большого города, гдѣ никто ее не зналъ? Она всѣмъ мнѣ пожертвовала: фортуною, дѣтьми, доброю славою, она не просила другого возмездія за приношеніе свое, кромѣ позволенія ждать меня смиренной рабынею, проводить со мною нѣсколько минутъ въ сутки, наслаждаться мгновеніями, которыя могу ей удѣлить. Она безропотно согласилась на двумѣсячное отсутствіе, не потому, что это отсутствіе казалось ей необходимымъ, но потому, что я того желалъ; и когда она, тяжело досчитывая день за днемъ, достигла до срока, мною самимъ назначеннаго, я предлагаю ей начать снова сію продолжительную казнь. Она могла ошибиться, могла предать жизнь свою человѣку жестокому и безчувственному; я властенъ былъ располагать своими поступками, но не властенъ былъ заставить ее страдать, брошенную тѣмъ, для котораго она все принесла на жертву.
ѣдовала за письмомъ своимъ. Она увѣдомила меня о своемъ пріѣздѣ. Я пошелъ къ ней съ твердымъ намѣреніемъ показать ей большую радость: мнѣ не терпѣлось успокоить сердце ея и доставить ей, по крайней мѣрѣ мгновенно, нѣсколько счастія и отдыха. Но она была уязвлена, оглядывала меня съ недовѣрчивостью; она вскорѣ разсмотрѣла мои усилія; она раздражила гордость мою своими укоризнами; она оскорбила мой характеръ. Она мнѣ представила меня столь ничтожнымъ въ моей слабости, что возмутила меня противъ себя еще болѣе, нежели противъ самого меня. Безумное изступленіе овладѣло нами. Пощада была отвергнута; вѣжливость забыта. Можно было подумать, что мы другъ на друга были устремлены фуріями. Мы взаимно примѣняли къ себѣ все, что неукротимѣйшая вражда объ насъ разгласила: и сіи два существа несчастныя, которыя одни на землѣ были не чужды другъ другу, одни могли отдавать себѣ справедливость, понимать, утѣшать другъ друга, казались двумя врагами непримиримыми, алчущими взаимной гибели.
ѣ трехчасовой бури: и въ первый разъ въ жизни разстались мы безъ объясненія, безъ примиренія. Едва оставилъ я Элеонору, и глубокая горесть заступила гнѣвъ во мнѣ. Я былъ въ какомъ-то безпамятствѣ, какъ оглушенъ тѣмъ, что было. Я повторялъ себѣ рѣчи свои съ удивленіемъ: я не постигалъ поступка своего; искалъ въ себѣ самомъ, что могло вовлечь меня въ такое заблужденіе.
ѣлъ возвратиться къ Элеонорѣ. Далъ себѣ слово увидѣть ее рано на другой день, и поехалъ домой къ отцу. У него было много гостей; мнѣ легко было въ собраніи многолюдномъ держаться въ сторонѣ и скрывать смятеніе. Когда мы остались одни, онъ сказалъ мнѣ: меня увѣряютъ, что прежняя любовница графа П... въ здѣшнемъ городѣ. Я всегда предоставлялъ тебѣ большую свободу и не хотѣлъ знать ничего о связяхъ твоихъ: но тебѣ неприлично въ твои лѣта имѣть гласно признанную любовницу. Сказываю напередъ, что я принялъ мѣры для удаленія ея отсюда. При сихъ словахъ онъ ушелъ. Я послѣдовалъ на нимъ; знакомъ велѣлъ онъ мнѣ удалиться. Богъ свидѣтель, сказалъ я ему, что она здѣсь не по моему приглашенію; Богъ свидѣтель, что, лишь бы она была счастлива, я согласился бы за эту цѣну никогда болѣе не видать ее. Но будьте осторожны въ томъ, что предпринимаете: думая меня разлучить съ нею, вы можете легко привязать къ ней навсегда.
ѣ служителя, ѣздившаго со мною въ моихъ путешествіяхъ и знавшаго связь мою съ Элеонорою. Я поручилъ ему развѣдать въ тотъ же часъ, если можно, каковы были мѣры, о которыхъ говорилъ мнѣ отецъ. Онъ возвратился послѣ двухъ часовъ. Секретарь отцовскій ввѣрилъ ему за тайну, что Элеонора должна была на другой день получить приказаніе выѣхать. Элеонора изгнанная! воскликнулъ я, изгнанная съ позоромъ! она, пріѣхавшая сюда единственно для меня! она, которой растерзалъ я сердце, которой слезы видѣлъ я безъ жалости! Гдѣ же преклонила бы она голову, несчастная, скитающаяся, и одна въ свѣтѣ, котораго уваженія я же лишилъ ее! Кому повѣдала бы она свою скорбь! Я скоро рѣшился. Я подкупилъ человѣка, который ходилъ за мною: расточалъ предъ нимъ золото и обѣщанія. Я заказалъ почтовую коляску къ шести часамъ утра, замышлялъ тысячу предположеній для моего вѣчнаго соединенія съ Элеонорой; я любилъ ее болѣе, нежели когда нибудь. Все мое сердце снова обратилось къ ней; я съ гордостью представлялъ себя покровителемъ ея; я алкалъ прижать ее въ мои объятія; любовь во всемъ могуществѣ своемъ возвратилась въ мою душу. Я ощущалъ въ головѣ, въ сердцѣ, въ чувствахъ лихорадку, которая обуревала мое существованіе. Если бы въ эту минуту Элеонора рѣшилась на разрывъ со мною, я умеръ бы у ногъ ея, умоляя остаться при мнѣ.
ѣтало; я побѣжалъ къ Элеонорѣ, Она еще не вставала, за тѣмъ, что всю ночь провела въ слезахъ; были еще глаза ея заплаканы и волоса въ безпорядкѣ. Она увидѣла меня съ удивленіемъ. Вставай, сказалъ я ей, поѣдемъ. Она хотѣла отвѣчать. Поѣдемъ, повторилъ я: имѣешь ли на землѣ иного покровителя, иного друга, кромѣ меня. Объятія мои не одно ли твое прибѣжище? Она упорствовала. У меня причины важныя, прибавилъ я, причины мнѣ личныя. Ради Бога слѣдуй за мною; я увлекъ ее насильно. Дорогою осыпалъ я ее ласками, прижималъ ее въ сердцу, на всѣ вопросы ея отвѣчалъ одними поцѣлуями. Наконецъ сказалъ я ей, что, замѣтивъ въ отцѣ моемъ желаніе разлучить насъ, я почувствовалъ, что не могу быть счастливъ безъ нея, что хочу посвятить ей всю мою жизнь и соединиться съ нею всѣми возможными узами. Благодарность ея была сначала безмѣрна; но вскорѣ разсмотрѣла она противорѣчія въ разсказѣ моемъ. Силою убѣдительности вырвала она изъ меня истину; радость ея исчезла, лицо покрылось мрачнымъ облакомъ. - Адольфъ, сказала она мнѣ, вы сами себя обманываете - вы великодушны, вы мнѣ жертвуете собою потому, что меня преслѣдуютъ; вы думаете, что въ васъ дѣйствуетъ любовь: въ васъ дѣйствуетъ одна жалость. Зачѣмъ она произнесла сіи бѣдственныя слова? Зачѣмъ повѣдала мнѣ тайну, которой никогда бы я знать не хотѣлъ? Я старался успокоить ее; быть можетъ, и успѣлъ; но истина проникла мою душу: движеніе было остановлено; я былъ твердъ въ моей жертвѣ; но я не былъ отъ того счастливѣе, и уже во мнѣ была мысль, которую я снова принужденъ былъ таить.