К ДРУЗЬЯМ
Гонители моей невинной лени,
Ко мне и льстивые, и строгие друзья! Благодарю за похвалы и пени, — Но не ленив, а осторожен я!
Пускай, довольствуясь быть знаем в круге малом,
Я ни одним еще не завладел журналом, И, пальцем на меня указывая, свет Не говорит: вот записной поэт! Но признаюсь, хотя и лестно, а робею: Легко, не согласясь с способностью моею, Обогатить, друзья, себе и вам назло Писателей дурных богатое число. Немало видим мы в поэтах жертв несчастных Успеха первого и первой похвалы; Для них день ясный был предтечей дней ненастных, И ветр, сорвав с брегов, их бросил на скалы. Притом, хотя они бессмертного рожденья, Но музы — женщины, не нужны объясненья! Смешон, кто с первых ласк им ввериться готов; Как часто вас они коварно задирают, Когда вы их не ищете даров! Когда вы, соблазнясь притворной лаской их, Владычиц видите в них и богинь своих! Смотрите — не искать тому примеров дальних! Мы здесь окружены толпой Обманутых любовников печальных! Не знавшись с музами, они б цвели душой, И в неге тишины целебной По слуху знали бы и хлопоты и труд! Но первый их экспромт разрушил мир волшебный, И рифмы-коршуны, в них впившись, их грызут. Быть может, удалось крылатым вдохновеньем И мне подчас склонять на робкий глас певца Красавиц, внемлющих мне с тайным умиленьем, Иль, на беду его, счастливым выраженьем Со смехом сочетать прозвание глупца. И смерть пускай его предаст забвенья злобе, Мой деятельный стих его и в дальнем гробе Преследует, найдет, потомству воскресит И внуков памятью о деде рассмешит! Иль, смелою рукой младую лиру строя, Быть может, с похвалой воспел царя-героя! И, скромность в сторону, шепну на всякий страх — Сказал о нем, чем сонм лже-Пиндаров надутых
В громадах пресловутых
Их од торжественных, где торжествует вздор! И мать счастливая увенчанного сына (Награда лестная! завидная судьбина!) Приветливый на них остановила взор. Я праведно бы мог гордиться в упоенье; Но, строгий для других, иль буду к одному Я снисходителен себе, на смех уму? Нет, нет! опасное отвергнув обольщенье, Удачу не сочту за несомненный дар; И Рубан при одном стихе вошел в храм славы! И в наши, может, дни (чем не шутил лукавый?) Порядочным стихом промолвится Гашпар. О, дайте мне, друзья, под безмятежной сенью, Куда укрылся я от шума и от гроз, На ложе сладостном из маков и из роз, Разостланном счастливой ленью, Понежиться еще в безвестности своей! Успехов просит ум, а сердце счастья просит! И самолюбия нож острый часто косит Весенние цветы младых и красных дней. Блаженным Скюдери не буду подражать! Чтоб более меня читали, Я стану менее писать! 1814 или 1815 |
Примечания
К друзьям («Гонители моей невинной лени...») (стр. 66). Впервые — «Российский музеум», 1815, № 2, стр. 132. Стихотворение написано не ранее мая 1814 г., так как Вяземский упоминает в нем о своей «Надписи к бюсту императора Александра I». Это четверостишие было сочинено к празднеству, устроенному в Москве 19 мая 1814 г. по случаю взятия Парижа и опубликовано в том же году в посвященной этому празднеству брошюре. Вместе с тем настоящее послание, напечатанное в февральском номере журнала, не могло быть написано позднее самого начала 1815 г. Это стихотворение, являющееся своего рода декларацией литературного дилетантизма, обращено к Жуковскому и Батюшкову, призывавшим Вяземского к более систематическому литературному труду. На это произведение Жуковский откликнулся посланием «К Вяземскому (Ответ на его послание к друзьям)», напечатанным в следующем (третьем) номере «Российского музеума». Жуковский в своем послании говорит о величии поэтического призвания и характеризует Вяземского как истинного поэта; начинается оно стихами:
Быть может, с похвалой воспел царя-героя и т. д. Вяземский имеет в виду упомянутое выше четверостишие: «Муж твердый в бедствиях и скромный победитель. Какой венец ему? Какой алтарь? Вселенная! Пади пред ним, он твой спаситель; Россия! Им гордись: он сын твой, он твой царь!»
Пиндар
И мать счастливая увенчанного сына и т. д. — мать Александра I, императрица Мария Федоровна, которая с одобрением отозвалась о «Надписи» Вяземского.
И Рубан при одном стихе вошел в храм славы. Рубан, Василий Григорьевич (1742—1795) — плодовитый писатель и переводчик; известен был современникам главным образом своими рукописными «подносными» одами, в которых он выпрашивал подачки у «знатных особ». Под стихом, с которым Рубан «вошел в храм славы», Вяземский явно подразумевает рубановскую «Надпись к камню, назначенному для подножия статуи Петра Великого», начинавшуюся строкой: «Колосс Родосский! свой смири прегордый вид».
— герой ирои-комической поэмы А. Шаховского «Расхищенные шубы». Арзамасцы прозвали Гашпаром самого Шаховского.
— Жорж Скюдери (1601—1667), автор многочисленных и посредственных пьес в духе раннего французского классицизма, и его сестра Мадлена Скюдери (1607—1701), чьи многотомные, в жеманной манере написанные романы пользовались успехом у современников, но впоследствии вызывали ироническое отношение.