НЕГОДОВАНИЕ
|
К чему мне вымыслы? к чему мечтанья мне
И нектар сладких упоений? Я раннее прости сказал младой весне, Весне надежд и заблуждений! Не осушив его, фиал волшебств разбил; При первых встречах жизнь в обманах обличил И призраки принес в дань истине угрюмой; Очарованья цвет в руках моих поблек, И я сорвал с чела, наморщенного думой, Бездушных радостей венок. Но, льстивых лжебогов разоблачив кумиры, Я правде посвятил свой пламенный восторг; Не раз из непреклонной лиры Он голос мужества исторг. Мой Аполлон — негодованье! При пламени его с свободных уст моих Падет бесчестное молчанье И загорится смелый стих. Зародыш лучшего, что я в себе храню, Встревоженный тобой, от сна встаю И, благородною отвагою кипящий, В волненьи бодром познаю Могущество души и цену бытию. Всех помыслов моих виновник и свидетель, Ты от немой меня бесчувственности спас;
В молчаньи всех страстей меня твой будит глас:
Ты мне и жизнь и добродетель! Поклонник истины в лета, Когда мечты еще приятны, — Взывали к ней мольбой и сердце и уста, Но ветер разносил мой глас, толпе невнятный. Под знаменем ее владычествует ложь; Насильством прихоти потоптаны уставы; С ругательным челом бесчеловечной славы Бесстыдство председит в собрании вельмож. Отцов народов зрел господствующих страхом, Советницей владык — губительную лесть; Я зрел: изгнанницей поруганную честь, Доступным торжищем — святыню правосудья, Служенье истине — коварства торжеством, Законы, правоты священные орудья, Щитом могучему и слабому ярмом. Зрел промышляющих спасительным глаголом, Ханжей, торгующих учением святым, В забвенья бога душ — одним земным престолам Кадящих трепетно, одним богам земным. Хранители казны народной, На правый суд сверитесь вы; Ответствуйте: где дань отчаянной вдовы? Где подать сироты голодной? Корыстною рукой заграбил их разврат. Презрев укор людей, забыв небес угрозы, Испили жадно вы средь пиршеских прохлад Кровавый пот труда и нищенские слезы; На хищный ваш алтарь в усердии слепом Народ имущество и жизнь свою приносит; Отечество от чад вам в жертву жертвы просит. Но что вам? Голосом алкающих страстей Мать вопиющую вы дерзко заглушили; От стрел раскаянья златым щитом честей Ожесточенную вы совесть оградили.
Дни ваши без докук и ночи без тревог.
Твердыней, правде неприступной, Надменно к облакам вознесся ваш чертог, И непорочность, зря дней ваших блеск преступный, Смущаясь, говорит: «Где ж он? где ж казни бог? Где ж судия необольстимый? Что ж медлит он земле суд истины изречь? Когда ж в руке его заблещет ярый меч И поразит порок удар неотразимый?» Здесь у подножья алтаря, Там у престола в вышнем сане Я вижу подданных царя, Но где ж отечества граждане? Для вас отечество — дворец, Уступки совести — заслуги! Взор власти — всех заслуг венец! Нет! нет! не при твоем, отечество! зерцале На жизнь и смерть они произнесли обет: Нет слез в них для твоих печалей, Нет песней для твоих побед! Им слава предков без преданий, Им нем заветный гроб отцов! И колыбель твоих сынов Им не святыня упований! Ищу я искренних жрецов Свободы, сильных душ кумира — Обширная темница мира Являет мне одних рабов. О ты, которая из детства Зажгла во мне священный жар, При коей сносны жизни бедства, Без коей счастье — тщетный дар, Свобода! пылким вдохновеньем, Тебя приветствовать дерзал; И звучным строем песней новых Будил молчанье скал суровых И слух ничтожных устрашал.
В век лучший вознесясь от мрачной сей юдоли,
Свидетель нерожденных лет — Свободу пел одну на языке неволи, В оковах был я, твой поэт! Познают песнь мою потомки! Ты свят мне был, язык богов! И мира гордые обломки Переживут венцы льстецов! Но где же чистое горит твое светило? Здесь плавает оно в кровавых облаках, Там бедственным его туманом обложило, И светится едва в мерцающих лучах. Там нож преступный изуверства Алтарь твой девственный багрит; Порок с улыбкой дикой зверства Здесь власть в дремоте закоснелой, Даров небесных лютый бич, Грозит цепьми и мысли смелой, Тебя дерзающей постичь. Здесь стадо робкое ничтожных Витии поучений ложных Пугают именем твоим; И твой сообщник- просвещенье С тобой, в их наглом ослепленье, Одной секирою разим. Там хищного господства страсти Последнею уловкой власти Союз твой гласно признают; Но под щитом твоим священным Во тьме народам обольщенным Неволи хитрой цепь куют. Свобода! о младая дева! Посланница благих богов! Ты победишь упорство гнева Ты разорвешь рукой могущей Насильства бедственный устав И на досках судьбы грядущей Снесешь нам книгу вечных прав,
Союз между граждан и троном,
Вдохнешь в царей ко благу страсть, Невинность примиришь с законом, С любовью подданного власть. Ты снимешь роковую клятву С чела поникшего к земле И пахарю осветишь жатву, Темнеющую в рабской мгле. Твой глас, будитель изобилья, Нагие степи утучнит, Промышленность распустит крылья И жизнь в пустыне водворит; Невежество, всех бед виновник, Исчезнет от твоих лучей, Как ночи сумрачный любовник Он загорится, день, день торжества и казни, День радостных надежд, день горестной боязни! Раздастся песнь побед, вам, истины жрецы, Вам, други чести и свободы! Вам плач надгробный! вам, отступники природы! Вам, притеснители! вам, низкие льстецы! Но мне ли медлить? Грязную их братью Карающим стихом я ныне поражу; На их главу клеймо презренья положу И обреку проклятью. Пусть правды мстительный Перун На терпеливом небе дремлет, Но мужественный строй моих свободных струн Их совесть ужасом объемлет. Пот хладный страха и стыда Пробьет на их челе угрюмом, И честь их распадется с шумом При гласе правого суда. Страж пепла их, моя недремлющая злоба И, гневною рукой из недр исхитив гроба, Ко славе бедственной их память прикует. Ноябрь 1820 |
Примечания
«В Варшаве». В «Литературной мысли» полный текст «Негодования» опубликовал С. Любимов. Он сообщает, что рассматривавший ПСС Вяземского цензор Ратынский считал возможным полностью напечатать в т. 3 «Негодование». Однако сын Вяземского, П. П. Вяземский, занимавший в это время пост председателя петербургского комитета иностранной цензуры, по собственному желанию исключил 22 стиха, политически наиболее острых (стр. 234). 13 ноября 1820 г. Вяземский писал А. Тургеневу: «Моя «Негодяйка» («Негодование». — Л. Г.) добита; надобно еще два-три дни полежать ей под сукном, а там и в свет... Кажется, нигде столько души моей не было, как тут» (О. А., т. 2, стр. 102). Тургенев пишет Вяземскому 19 января 1821 г.: «Негодование» — лучшее твое произведение. Сколько силы и души!.. Но как можешь ты думать, чтобы ценсура нашего времени пропустила эту ценсуру нашего времени и нас самих... Я заставил одного поэта, служащего в духовном департаменте, переписать твое «Негодование». В трепете приходит он ко мне и просит избавить его от этого. «Дрожь берет при одном чтении, — сказал он, — не угодно ли вам поручить писать другому?» (стр. 140, 142). В том же письме по поводу «Негодования» Тургенев делает ряд стилистических замечаний. Стилистические замечания содержит и письмо Тургенева от 26 января. 2 февраля Тургенев пишет: «Ко мне ездят слушать «Негодование», и я уже его вытвердил наизусть, но ни одной копии не выдал и не выдам» (стр. 153). В своей «Исповеди», представленной Николаю I в 1829 г., Вяземский пытался смягчить политическую остроту «Негодования» и «Петербурга», утверждая, что в них «отзывается везде желание законной свободы монархической». О «Негодовании» он в «Исповеди» писал: «Я написал его в самую эпоху борьбы или перелома мнений, и, разумеется, должно носить оно живой отпечаток мнений, которым я оставался предан и после их падения» (ПСС, т. 2, стр. 101). Характеристику «Негодования» см. во вступительной статье.
Зрел промышляющих спасительным глаголом — намек на засилие мистических, религиозных обществ в последние годы царствования Александра I.
Перун (слав. миф.) — бог грома и молнии.