Величайшим лирическим поэтом и лучшим полководцем у греков были беоциане, а, однако же, обвиняли этот народ в глупости! Оттого ли, что не умели оценить сих двух великих мужей? (Muller. Histoire Universelle) [Мюллер. Всеобщая история] 60 .
Пугливые невежды - счастливое выражение Ломоносова (Петр Великий).
Подвигнуты хвалой, исполненны надежды,
Которой лишены пугливые невежды 51 .
En donnant les places, on consultait moins Tinteret de Tetat, que les besoins du postulant {Раздавая места, они меньше учитывали интересы государства, нежели потребности просителя (фр.). }. Можно подумать, что Миллер не о персидской монархии говорит, а об нас. Сколько у нас мест для людей, и как мало людей на месте.
Было волнение, но не было беспорядка, и обычайное брожение свидетельствовало только о жизни политического тела (Muller в статье о конституции] римской республики).
Quiris: дротик сабинов, употребляемый после римлянами и доставивший им название квиритов (Muller) 52 .
Не употребляйте никогда нового слова, если нет в нем сих трех свойств: быть нужным, понятным и звучным. Новые понятия, особливо же в физике, требуют новых выражений. Но заместить слово обычайное другим, имеющим только цену новизны, не значит язык обогащать, а портить (Вольтер).
Излишнее подражание гасит гений (Вольтер).
Иные думают, что кардинал Мазарин умер, другие, что он жив, а я ни тому, ни другому не верю.
Вместо того, чтобы уничтожать страсти, стоикам надлежало бы управлять ими. Преподавая учение слишком недоступное для людей обыкновенных, стоическая нравственность образовала лицемеров и возбудила сомнения в возможности достичь до столь высокой добродетели. Метафизика сих философов была слишком холодна, они разливали большой свет на нравственные истины, но не умели запалить тот чистый пламень, который пожирает зародыш пороков. Учение стоиков, оковывая страсти молчанием, без сомнения, утверждало владычество рассудка; но оно не могло приверженцам своим внушить силу души, которая приводит в действие и гибкость, приучающую подаваться обстоятельствам; и варвары, завоевавшие Италию, нашли в ней людей, или ослабленных крайностию безнравственности, или граждан честных, но бессильных и несмелых (Muller).
Юлий Кесарь говорил о неприятеле своем Цицероне, что расширить пределы человеческого ума славнее, чем расширить пределы владения тленного.
"Будь счастлив, как Август, и добродетелен, как Траян" - было в продолжение двух веков обыкновенное императорам приветствие от Сената 53 .
прав, пока не отменят пагубного обыкновения награждать их крестами и чинами. Милости должны бы быть в руке царя, награждения - в руке сограждан 54 .
И овцы целы и волки сыты - было в первый раз сказано лукавым волком или подлою овцою. Пословицы, как говорят, мудрость народов: тут нет мудрости, а или насмешка, или низость. Счастливо то стадо, вокруг коего волки околевают с голода 65 .
Один умный человек говорил, что в России честному человеку жить, не можно, пока не уничтожат следующих приговорок: без вины виноват, казенное на воде не тонет, а в огне не горит, все божие да государево.
Необходимость в представительном правительстве и в уставе положительных законов заключается в следующей пословице: до бога высоко, до царя далеко.
Близ царя, близ смерти. Честь царю, если сия пословица родилась, на войне! Горе, если в мирное время!
Ум любит простор, - а не ценсуру 66 .
Сколько книг, которые прочитаешь один раз для очистки совести, чтобы при случае сказать: я читал эту книгу! Как делаешь иные годовые посещения, чтобы визитная твоя карточка была внесена в список при-воротника. Не все книги, не все знакомства по-сердцу. Как в тех, так и в других имеем много шляпочных знакомств. Лишнее знакомство вредит истинным связям и похищает время у дружбы; лишнее чтение не обогащает ни памяти, ни рассудка, а только забирает место в той и другом, а иногда и выживает действительную пользу. Теперь много занимаются экономическими ( compactes ) изданиями старых книг; но эта экономия относится только к сбережению бумаги: хорошо если бы нашли средство выжать сок истинных познаний и таким способом сберечь время чтецов, которое дороже бумаги.- Как досаден гость не в пору, которому отказать нельзя; как досадно появление книги, которую должно непременно прочесть, когда внимание ваше занято другим чтением или занятием, не имеющим никакой связи с нею! 67
N. N. говорят на всякий случай, что она замужем.
Какие трудности представились Екатерине II при вступлении ее на престол по крутой кончине Петра III! Как она долго колыхалась! Малейшее дуновение с раза могло ее повалить. Она искренно и крепко оперлась на народ, и с той поры все грозы были бы против нее бессильны. Ее престол, поддерживаемый миллионами людей, убежденных в выгоде его поддержать, должен был быть неколебим и независим. Вот что княгиня Дашкова, ее приятельница, довольно забавно называла: обрезать помочи настоящим ножом (couper ses lisieres avec le vrai couteau). "La Minerve frangaise" ["Ла Минерв Франсез"] 58 .
Август, будучи в Египте, велел раскрыть гробницу Александра. Его спросили: не хочет ли он раскрыть и гробницы Птоломеев. "Нет! - отвечал он, - я хотел видеть царя, а не мертвецов!" 59
Сытый Сганарель думал, что вся его семья пообедала 60 .
Феопомпий, Спартанский царь, первый присоединил эфоров к отправлению государствования; испуганное его семейство, говорит Аристотель, укоряло его в ослаблении могущества, предоставленного ему предками. "Нет!- отвечал он,- я передам его еще в большей силе преемникам, потому что оно будет надежнее!" 61
Цари не злее других людей. Доказательство тому, что обыкновенно обижают они тех, которых не видят, чтобы угодить тем, которых видят. Несчастье в том, что ими видимые составляют малое количество, а невидимые - толпу. Перенесите положение, и последствие будет иное. Царь посреди своего двора: он благодетельствует двору в ущерб народу. Поставьте его посреди народа, он будет покровительствовать народу на зло двора ("Minerve Francaise". Benj. Constant ["Минерв Франсез". Бенж. Констан.]) 62 .
Нелединский говорит, что при дворе завтра не есть последствием сегодня. Он же в 1812-м годе после Бородинского сражения отвечал в Ярославле Екатерине Павловне в разговоре о преданности и любви русских к государю: "Любовь народа к царю родится от доверенности, а доверенность от успехов" 63 .
Беклешов толковал таким образом происхождение слова таможни, там можно.
О некоторых государственных образователях говорил он забавно: "они лунатики! Посмотреть на них, так диво: один ходит по крышке, другой по крутому берегу, но назови любого по имени, очнется и упадет" 64 .
Французская острота шутит словами и блещет удачным прибором слов, русская - удачным приведением противуречащих положений. Французы шутят для уха - русские для глаз. Почти каждую русскую шутку можно переложить в карикатуру. Наши шутки все в лицах. Русский народ решительно насмешлив: подслушайте разговор передней, сеней, всегда есть один балагур, который цыганит других. При разъезде в каком-нибудь собрании горе тому, коего название подается на какое-нибудь применение: <сто> десять голосов в запуски перекрестят его по-своему. Прислушайтесь в ареопаге важных наших сенаторов и бригадиров: они говорят о бостоне или о летах и всегда достается несколько шуток на (часть) долю старшего или проигравшего; шуток не весьма ценных, но доказывающих по крайней мере, что шутка - ходячая монета у этих постных лиц, кажется, совсем не поместительных для улыбки веселости. Острословие крестьян иногда изумляет. Менее и хуже всех шутят наши комики.
Разговорные прения в гостиных, за круглым столом, в толпе слушателей нетерпеливых не выслушать, а перебить вас, сказать свое мнение, где часто поборник ваш не только вас не слушает, но и не слышит, несмотря на то можно назвать полезным словесным движением. Вы пускаетесь не так, как в дорогу, чтобы от одного места дойти до другого, но как в прогулку. Дело не в том, чтобы дойти до назначенного места, а в том, чтобы ходить, дышать свежим воздухом, срывать мимоходом цветы. На бумаге ставишь межевые столбы, они свидетельствуют о том, что вы тут уже были, и ведут далее. В разговоре иль по прихоти, или с запальчивости переставляешь с места на место и от того часто по долгом движении очутишься в двух шагах от точки, с коей пошел, а иногда и в ста шагах за точкою 65 .
court. Впрочем, можно, изменяя людям и правительствам, почитая их за орудия, не изменять своим правилам. Если все государственные люди шли бы по следам Катона, то во многих случаях общественные дела сделались бы добычею одних бездельников. "С большею гибкостию, говорит Миллер, он был бы отечеству полезнее, но хартиям истории не доставало бы характера Катона". Мы должны служить не тому и не другому, но той нравственной силе, коей тот или другой представителем. Я меняю кафтан, а не лицо. И если Benjamin переносил свои мнения от двора Наполеона ко двору Людовика и обратно, то может избежать он осуждения; но дело в том, чтобы переносил мнения, а не слова. Передаваться частно из видов собственной корысти есть признак { В записи недостает конца, так как следующий лист отсутствует. } 66 .
Крестьяне Мостовского, министра внутренних дел в Польше, говорят о его хозяйстве: мы сеем траву, а покупаем хлеб 67 .
Г-жа Сталь, говоря о поляках, сказала: в них есть блеск, но ничего нет основательного. Я их скоро докончиваю. Мне нужно по крайней мере двух или трех поляков на неделю (Je les acheve vite; il m'en faut au moins deux ou trois par semaine) 68 .
Свечина говорила, что она на Варшаву смотрит, как на представление "Лодоиски". В самом деле, все даже до бытия народа кажется здесь обманчивым 69 .
Главный порок в "Душеньке" однообразие: надобно было написать рассказ игривыми намеками и вставить два, три эпизода. Остроумные, то есть сатирические или философические, вымыслы украсили бы описания, которые все наведены одною краскою. Строгая разборчивость осудит также смешение греческой мифологии с русским народным баснословием. Я предпочел бы во всей сказке русский покрой. Главное достоинство - легкость стихосложения. Видно, что перо Богдановича точно бегало по бумаге: нет красоты искусства, но зато есть красивость небрежности. В этом отношении можно его сравнить с Хемницером. Жаль, что с шуток падает он иногда в шутовство. "Душенька" цветок красивый, но без запаха 70 .
Кажется, Державин внимал только наличным вдохновениям. В стихах его Петру Великому нет ни одного стиха, достойного ни героя, ни поэта. Павел был счастливее, но зато Державин несчастливее. Похвала недостойному отражается пятном на хвалителе.
Эти два стиха Державина стоят хвостовских красот:
Иль в лодке, вдоль реки, по брегу пеш, верхом
Качусь на дрожках я соседей с вереницей.
Brave Crillon! pends toi {Храбрый Крильон! Повесься! ( фр .). }
Многие из второстепенных произведений Державина, если не по слогу, силе и живописи выражений, то по крайней мере по мыслям в них заключенным должны быть в памяти читателей. В числе их стихи Храповицкому. Три последние строфы отличаются благородным чистосердечием, а два стиха:
Раб и похвалить не может,
Он лишь может только льстить -
одни стоят ста звучных стихов. Сюда же могут идти: "К Скопину", "Мужество", "Ко второму соседу" и несколько других. По ним Державин не был бы первым нашим лириком, но всегда был бы мыслящим поэтом и поэтом философом. Его стихотворения, точно как Горациевы, могут при случае заменить записки его века. Ничто не ускользнуло от его поэтического глаза.
Зная Оленина, нельзя без смеха прочесть стих его к нему:
Нам тесен всех других покрой.
Державин бога нарядил в митру (Гром) 71 .
Государь послал с { Оставлено свободное место для имени.
Долгоруков русский Державин так, как Державин русский Гораций. Измайлов русский Крылов, как Крылов русский Лафонтен 72 .
Как герой "Полубарских затей" имел своих арапов, так Польша имеет своих великих мужей. Поляки создали себе свою феогонию и жертвуют кумирам своих рук. Кстати сказать, здесь: Si Dieu n'existait pas, il faudrait l'inventer {Если бы бог не существовал, его следовало бы выдумать (фр.). }. He [1 слово не разобр.] бога нужно, а служение ему. Народу должно иметь своих героев: на них основывается любовь к отечеству. Последним их краеугольным камнем [был] князь Понятовский, великий человек доморощенный.
Лубинский, отставной генерал, рассудительнейший из поляков, либерал по-сердцу, но умеренный по рассудку, говорит, что не надобно забывать, что царь конституционной в Польше есть император деспотический в России, и в борьбе свободы с властию иметь всегда сию истину перед глазами.
Любопытно видеть заключение двух ролей, играемых государем: одна коренная, другая благоприобретенная. Конституция польская умягчит ли русский деспотизм или русский деспотизм сожмет в когти конституцию польскую? Были бы головы в Польше, и конституция подержится. Мудрено быть уступчивым, когда выгоды основаны на власти. Но здесь какие выгоды ожидают государя? Он почти может, как скупой, щедро в зиму раздавать бедным лед, оставшийся у него в погребе.
Власть по самому существу своему имеет главным свойством упругость. Будь оно уступчиво, оно перестанет быть властию. Как же требовать, чтобы те, кои так сказать срослись с властию, легко подавались на изменения? Их или им самим себя должно переломить, чтобы <выпустить им> выдать что-нибудь 73 .
Каким должен быть поучительным зрителем для Павла, в час венчания его на царство, гость его, развенчанный Станислав 74 .
Мне всегда смешно слышать, как издатели или панегиристы сатириков очищают божбами совести их от подозрения злости: не все ли равно распинаться за хирургов в том, что они не кровожадные душегубцы. Клеветник - убийца; сатирик - оператор, ножом своим срезывающий наросты и впускающий щуп в заразительные раны.
К тому же не часто ли мы видим, что писатель совсем другой человек изустно. Забавнейший комик на сцене может в домашнем быту смотреть сентябрем и мрачнейший трагик быть весельчаком. Ум - вольный казак и часто не покоряется дисциплине души. Душа всегда одна: ум разнообразен как Протей. Дидерот говорит: pourquoi chercher l'auteur dans ses personnages? qu'a de commun Racine avec Athalie, Moliere avec le Tartuffe? {Зачем искать автора в его персонажах? Что общего у Расина с Гофолией у Мольера с Тартюфом? (фр.). } 75
Ломоносов сказал: мокрый амур. Большая часть наших элегий и любовных песен вдохнуты были мокрым амуром. Мокрый амур, мокрая крыса, poule mouillee {Мокрая курица (фр.). } 76 .
Я представляю себе Хераскова за стихами в виде старой бабы за чулком: руки ее сами собою идут, а она дремлет, но чулок между тем вяжется. Как можно наяву написать:
Не робкими нам быть, но храбрыми полезно 77 .
Наполеон говорил князю Понятовскому, приехавшему в Париж в 1811 году: "Наше дело впрок не пойдет. Я рад всеми силами поддерживать вас, но вы от меня слишком далеки, а от России слишком близки. Что ни делай, а она тем кончит, что вас завоюет. Мало того, завоюет всю Европу!" - К[нязь] Понятовский возвратившись рассказывал это некоторым, и тогда же Грабовский записал это в своей памятной книжке. Платер, который мне это рассказывал, говорит: "Иногда кажется каким-то непостижимым образом судьба говорит нашими устами!" - И в самом деле, как истолковать такое признание Наполеона в то время, когда он готовился на войну 1812 года и подымал Польшу силою надежд.
К[нязь] Понятовский долго не поддавался прельщениям Наполеона и еще в 1806 году выезжал к нему на встречу, на страх восставить против себя общее мнение, уже Нап[оленом] покоренное, в прусском ордене 78 .
Я читал в рукописных записках короля польского, (писанных) составленном им в Петербурге ежедневном журнале: "Граф Кобенцель накануне отъезда своего был так снисходителен, что согласился еще раз позабавить общество, маскировавшись курицею, которая защищает цыплят своих от нападений, угрожающих ее невинной семье".
Монтескье говорит: le peuple est admirable pour choisir ceux a qui il doit confier quelque partie de son autorite.
Tous les coups porterent sur les tyrans, aucun sur la tyrannie. Montes[quieu] {Народ замечателен, чтобы избрать тех, кому он должен доверить некоторую часть своей власти. Все удары падают на тиранов, ни один - на тиранию. Монтескье (фр.). }.
Душа республиканского правления: добродетель; монархического: честь; деспотического: страх. Светозарное разделение Монтескье. Здесь глубокомыслие кроется под остроумием. Сначала пленишься им, а после убедишься 79 .
После ночи св. Варфоломея Карл IX писал ко всем губернаторам, приказывая им умертвить гугенотов; виконт Дорт, командующий в Байоне, отвечал королю: "Государь, я нашел в жителях и войсках честных граждан и храбрых воинов, но не нашел ни одного палача; и так они и я просим ваше величество употребить руки и жизни наши на дела возможные".
Криллион отказался зарезать герцога Гизского, но предлагал Генриху III драться против него 80 .
О Петрове можно сказать почти то же, что Квинтилиан говорил о Лукане: Magis oratoribus quam poetis enumerandus {Более оратор, нежели первоклассный поэт (лат.). }.
Боссюэт в первых своих проповедях был далек от Боссюэта в словах надгробных. В одном месте он говорит: Да здравствует Вечный! (Vive l'Eternel!). Детей называет постоянным рекрутским набором человеческого рода (la recrue continuelle du genre humain) 81 .
Если бы мнение, что басня есть уловка рабства, еще не существовало, то у нас должно бы оно родиться. Недаром сочнейшая отрасль нашей словесности: басни. Ум прокрадывается в них мимо ценсуры: Хемницер, Дмитриев и Крылов часто кололи истиною не в бровь 82 .
Что кинуло наше драматическое искусство на узкую дорогу французов? Худые трагедии Сумарокова. Будь он подражателем Шакеспира, мы усовершенствовали бы его худые подражания англичанам, как ныне усовершенствовали его бледные подражания французам. Как судьба любит уполномочивать первенцов во всех родах: не только пример их увлекает современников, но и самое потомство долго еще опомниться не может и следует за ними слепо.
Смелые путешественники сперва открывают землю, а после наблюдательные географы по их открытиям издают о ней географические карты и положительные описания. Смелые поэты, смелые прозаики! Откройте все богатства русского языка: по вас придут грамматики и соберут путевые записки и правила для указания будущим путешественникам, странствующим уже по земле знакомой и образованной.
Людовик 18 может сказать, как Valois [Валуа] в Генриаде: Et quiconque me venge est francais a mes yeux {Всяк, мстящий за меня, в душе моей француз. Перевод И. Сирякова. Спб., 1822.} 83 .
Montmorin, gouverneur d'Auvergne [Монморен, губернатор Оверни], писал Карлу IX: "Государь, я получил за печатью вашего величества повеление умертвить всех протестантов, в области моей находящихся. Я слишком почитаю ваше величество, чтобы не подумать, что письма сии подделаны; и если, от чего боже сохрани, повеление точно вами предписано, то я также слишком вас почитаю, чтобы вам повиноваться" 84 .
Les Francais ont pour eux la clarte, l'exactitude, l'elegance (De diff[erents] gouts des peuples. Es[sai] sur la P[oesie] epfique]. Voltaire) {Французы отличаются ясностью, точностью, изяществом (О различных вкусах народов. "Очерк эпической поэзии". Вольтер) (фр.).}.
правы и что невозможно целому народу в чувстве ошибаться и не знать, за что он любит 85 .
Какой несчастный дар природы ум, восклицает Вольтер, говоря о исполинских красотах Гомера, если он препятствовал Ламоту их постигнуть и если от него сей (рассудительный) остроумный академик почел, что несколько антитез, оборотов искусных могут заменить сии великие черты красноречия. Ламот исправил Гомера от многих пороков, но не уберег ни одной его красоты: он претворил в маленький скелет тело непомерное и чересчур дородное.
В Паскале, говорит Вольтер, находишь мнение, что нет поэтической красоты и что за неимением ее изобрели пышные слова, как: бедственный лавр (fatal laurier), прекрасное светило (bel astre) и что их-то и называют поэтическою красотою. Что заключить из такого мнения, как то, что автор говорил о том, чего не понимал. Чтобы судить о поэтах, нужно уметь чувствовать, нужно родиться с несколькими искрами того пламени, который согревает тех, кого мы знать хотим; равно как и для того, чтобы судить о музыке, не только мало того, но и вовсе недостаточно уметь математиком рассчитывать соразмерность тонов, если при том не имеешь ни уха, ни души.
Вольтер говорит о Трисине: он идет, опираясь на Гомера, и падает, следуя за ним, срывает цветы греческого поэта, но они увядают в руках подражателя 86 .
De toutes les nations polies la notre est la moins poetique {Среди всех цивилизованных наций наша - менее всего поэтична ( фр .). }. Вольтеру можно поверить, если и без него убеждение внутреннее не сказало того же всем тем, кои знакомы немного с свойствами поэзии, понятными чувству, но не поддающимися истолкованию правил и пиитики.
Сии примеры (то есть Депрео и Расин), говорит Вольтер, отчасти приучили французскую поэзию к ходу чересчур однообразному; дух геометрический, завладевший в наши дни изящною словесностию, сделался еще новою уздою для поэзии. Наш народ, порицаемый за ветренность иностранцами, судящими нас по нашим щеголям, есть рассудительнейший изо всех с пером в руке. Метода - отличительнейшее свойство наших писателей 87 .
Музыка искусство <независимое> непосредственное: живопись подражательное. Последняя говорит душе посредством глаз: первая только по условию покорилась известным пяти чувствам. Можно вообразить музыку без нот, без инструментов. В живописи все вещественно: отнимите карандаш, кисть и живопись не существует. Что есть живого в ней, то обман. В музыке обман то, что в ней есть мертвого, ноты, одним словом вся математика музыки: живое в ней не осязается никаким чувством. Прелесть живописи и сродство ее с нами, несмотря на то, неоспоримо: мы часто спускаем взоры с подлинной картины природы, чтобы любоваться изображением ее в зеркале воды, отражающем ее слабо, но с оттенками привлекательными. Живопись сперва была искусством, а после сделалась уже творением. Музыка - творение при рождении своем - только из удовлетворения прихотям ума человеческого преобразовалась в искусство. Шум ветров, ропот волн, треск громов, стоны соловья, изгибы человеческого голоса, вот музыка природы, довременная всем инструментам.
Живопись - наука и только, отберите от нее первейшие правила и что останется? Музыка существует сама собою. Искусство говорить - наука; но дар слова - природное свойство человека. Не будь грамматики, не будь слов, не менее того был бы язык человеческий, звуки неопределенные, сбивчивые, но, без сомнения, более или менее понятные для употребляющих; не будь нот, генерального баса, а все была бы музыка.
Что еще более придает сродности музыке это ее преходчивость. Без сомнения, долгое время играли уже на инструментах и даже сочиняли голоса до изобретения системы нот. В живописи видны уже расчет рассудка, цель, намерение установить преходящее, воскресить минувшее или будущему передать настоящее. Лучше определить свойств музыки и живописи не могу, как сказавши: одна - чувство, другая - понятие. В одной чувство родило понятие, в другой от понятия родилось чувство.
поэту, принимающемуся за лиру от скуки. Оставим это рукодельщикам. Несчастный, убитый в душе, как бы ни был страстен к живописи, возьмется ли за кисть в первую минуту страдания; разве, когда опомнится и покорится рассудку, предписывающему рассеяние. Музыкант и поэт, ни тот ни другой, если живо поражены, конечно, не станут считать стопы или сводить тоны, но ни в какое время не будет их душа музыкальнее или поэтичнее.
Определив таким образом, и по тайному моему убеждению, образом непобедимым преимущество музыки над живописью, я готов почти применить сказанное мною о живописи к поэзии против музыки, признавая, однакож, в ней много свойств живописи вовсе чуждых, а поэзии с музыкою сродных. Что ни делай, а таинственность - вот прелесть всех наслаждений души: мы прибегаем к изящным искусствам, когда житейское, земное уже слишком опостылело нам. Мы ищем нового мира, и вожатые, далее водящие по сей тайной области, любимейшие душою нашею 88 .
Мистицизм духовный нимало не похож на мистицизм поэтический. Тем сильнее полюблю я бога, чем яснее истолкуют мне его: тем далее я от поэзии, чем далее подвигаюсь я в ее истолковании. В духовном не только прозы требую, но математики; докажите мне, что бог есть, как дважды два четыре, и я набожнейший из людей. На кого более надеяться можно, на ослепленного энтузиаста или <убежденного> благодарного, осязающего благодеяние 89 .
Если родился бы я царем, я желал бы иметь сверхъестественное средство сделать всякое преступление в царствовании моем невозможным. Что за жестокий и мелкий был бы расчет, имея это средство, дать каждому подданному волю, чтобы после, в день суда, отличить неповинных от виновных 90 .
Как растолкуете вы мне, что бог, создавший истину и позволивший нам постигнуть ее, не захотел в ней явить себя нам? 91
Я уверен, что злые поклонники солнца радуются пасмурному дню. При таком свидетеле мудрено пуститься на преступление. Зачем же над нами царствует вечно пасмурный день? Я хотел бы, чтобы бог присутствовал нам и, как эти деревянные головы в Краковском судилище, кричавшие царю: "Будь справедлив!", внятным голосом управлял бы нашими поступками 92 .
И доброго ответа на страшном судище Христове просим. Зачем страшном? Царь мог бы назвать судище страшным, когда бы намеревался он судить одних преступников, но избравши день для общего суда народа своего, где всякому должно будет воздать по делам, доброму награду, а злому казнь, назвал ли бы он такой суд страшным? Разве если бы он царствовал над одними разбойниками. Французское последнее судище - не имеет сего жестокого смысла 93 .
Зачем облекаем мы всегда бога человеческими понятиями? Зачем называть его отцом? Что за отец, который о детях не печется и дал им волю проказничать, как хотят, чтобы иметь жестокое удовольствие наказать тех, которые от него отшатнулись. Отец еще в колыбели выставил меня yа большую дорогу, приложил какое-то наставление, часто непонятное, и требует, чтобы я всегда его помнил, любил и благодарил. За что и как буду любить его? Отец настоящий тот, который на детей налагает благодарность не как обязанность, но как расчет, пользу очевидную, необходимость неминуемую. Тогда дети, может быть, будут недовольны и захотят иными жертвами показать ему, что они и без благодеяний бы умели любить его. Что дороже доброму отцу? Повиновение или одна слеза сына, в коей пролилась бы вся душа его!
Вот отчего бога не надобно бы никогда живописать, а воспевать, но не словами: не придавать бы ему ни бороды, ни человеческих добродетелей: не хвалить его, потому что мы никаких свойств его не знаем; в одной музыке души могли бы мы найти выражение языка, общего для нас с ним. Обыкновенно все гимны, воспеваемые в честь бога, наполнены похвалами, которые были бы в пору какому-нибудь фокус-покуснику 94 .
Напрасно Шлегель говорит: "Если Расин в самом деле сказал, что он отличается от Прадона единственно тем, что умеет писать, то жестоко был к себе несправедлив". Конечно, должно дополнить это мнение, но Расин сказал это во Франции, а слог, который у французов первою необходимостию, у немцев, уже по другой крайности,- последним условием, если не вовсе ничтожным. В искусствах должно ценить отделку: немцы все покупают на вес. Потому и (замечания) суждения Шлегеля о французском театре (вообще) отчасти несправедливы: он судил о нем не как знаток или охотник, а как заимодавец под вещи. Французы выше всего ставят ясность и опрятность слога; Корнелий на театре их забыт: грубый стих, дикое выражение, в глазах их грех неискупимый и переживает, то есть хоронит целую поэму. Вообще иностранцу можно, как наблюдателю, говорить о словесности чуждого народа, но никогда не должно позволять себе решать о ней судейским приговором, который всегда более или менее ошибочен и пристрастен 95 .
Если не признавать цены отделки, как постигнуть уважение древности к Анакреону? О нашем уважении уже не говорю: оно присвоено нами по преданию. Переводить сухою прозою Анакреона то же, что переложить на русские нравы Биевриану; а Гораций все жив еще во французском переводе, как ни душит его прозаик Ватте 96 .
Когда Мемфисские жрецы захотели явить ее народу на поклонение, она в прах рассыпалась; она уже не была в отношении с атмосферою и теплотою солнца, ([не разобр. 1 cл.] de l'Ile d'Elbe: des Bourbons en 1815 {Об острове Эльбе: о Бурбонах в 1815 г. (фр.). }). 17
Чтобы подтвердить мнение, что иностранцу редко можно судить безошибочно об отделке писателя, признаюсь, что я не догадался бы о несравненном превосходстве Лафонтена, когда не прокричали бы мне уши о том. Я крепко верю, что он для французов неподражаем, потому что все французы твердят то в один голос, а кому же знать о том, как не им? Но и без единодушного определения понял бы я достоинство лирика Руссо, ясность, рассудительность, точность Депрео, пленительную сладость Расина, мужество Корнелия, остроту Пирона. Дайте Державина имеющему только книжное познание в русском языке, и он не поймет, отчего мы красоты его почитаем неподражаемыми.
все на одно лицо. Образ гения может иметь черты сходные с другим, но выражение их открывает прозорливому взору физиогномию совсем отменную.
С'est l'audace qui sert de passeport au vrai lyrique {Истинному лирику пропуском служит отвага (фр.). }, говорит Le Brun [Лебрэн].
La raison dit Virgile et la rime Quinault {Разум говорит - Виргилий, а рифма - [требует, подсказывает] - }.
Хочу ль сказать, к кому был Феб из русских ласков:
Державин на уме, а под пером Херасков 98 .
Молчу, но не молчит Европа и весь свет (Сумароков).
Языка своего и разума борец (Сумар[оков]).
(Сумар[оков]).
Сумароков единствен в своем самохвальстве: мало того, что он напечатал для сравнения свои и Ломоносова строфы и, отдадим справедливость его праводушию, лучшие строфы Ломоносова, в статье своей "О путешествиях", где он вызывается за 12 000 рублей, сверх его жалования, объездить Европу и выдать свое путешествие, которое, по мнению его, заплатит казне с излишком, ибо считая, что продастся его шесть тысяч экземпляров, по три рубля каждый, составится 18 000 рублей, он продолжает: "Ежели бы таким пером, каково мое, описана была вся Европа, недорого бы стоило России, ежели бы она и триста тысяч рублев на это безвозвратно употребила".
Стихов его перечитывать не можно, но отрывки его прозаические имеют какой-то отпечаток странности и при всем безобразии своем некоторую живость и игривость ума, всегда заманивающие, если не всегда удовлетворяющие любопытство 99 .
"Витийство лишнее природе злейший враг"
100 .
Я желал бы уместить все бытие свое в одно чувство, а это чувство издержать в одном ощущении 101 .
Если издатели "Образцовых сочинений" с умыслом переменили стих Сумарокова:
Их тесто никогда в сатиру не закиснет,
в стих:
то двойною виною провинились они против истины и поэзии. Выражение Сумарокова некрасиво, но забавно.
Но чем уверишь нас о прабабках своих,
Что не было утех сторонних и у них. (Сумар[оков])
Утех сторонних: в его сатирах:
Один рассказывал, другой заметит тож;
Все мелет мельница; но что молола? Ложь.
(Сумар[оков]. "О злословии")
Простой народ и чтит того, который горд.
(Сум[ароков]. "Настав[ление] сыну")
Мой предок дворянин, а я неблагороден.
(Сум[ароков]. "О благород[стве]")
Не жалко ль? может бык людей быку продать?
("О благород[стве]") 102 .