Книжка 31. (1869-1871)
Кристин, французский эмигрант, был домашним человеком у графа Аркадия Маркова. Не знаю, где сошлись они, но он жил в Париже у графа во время посольства его и навлек на Маркова неприятности со стороны Наполеона. Чуть ли не был Кристин посажен в тюрьму за сношения свои с Бурбонами, или выслан из Франции.
Кристин (Christin) был умный француз, что еще не значит, чтобы он был умным человеком. Хотя приписывали ему вкусы вовсе не женолюбивые, он много лет был в Москве в связи с графиней де-Броглио, урожденной Левашовой. Переписка его с княжной Туркестановой не лишена интереса, но он и она имели довольно узкий и часто предубежденный взгляд на события и лица, а потому и нельзя доверять им бесконтрольно.
***
М.П. ПОГОДИНУ
23 апреля 1869
Христос Воскресе! Премного благодарю вас, любезнейший и почтеннейший Михаил Петрович, за ваши воспоминания о Шевыреве. Вы принесли должную дань справедливости и признательности памяти честному и многополезному деятелю нашей словесности, которая немного насчитает у себя ему подобных. Так вам и сделать подобало.
Оставим Тургеневу превозносить Белинского, идеалиста в лучшем смысле слова, как он говорит. Мы же с вами в таком случае останемся реалистами в смысле Карамзина, Жуковского и Пушкина.
Эта статья Тургенева утвердила меня еще более и окончательно в моем предположении, что везде, а наипаче на Руси, дарование и ум не близнецы и часто даже не свойственники и не земляки. У Тургенева, у Толстого ("Война и Мир") есть, без сомнения, богатое дарование, но нет хозяина в доме. Приверженец и поклонник Белинского в глазах моих человек отпетый и, просто сказать, петый дурак. Если вы что-нибудь о том напишете, пришлите мне предварительно и я вложу в статью вашу свою малую толику. Тургенев просто хотел задобрить современные предержащие власти журнальные и литературные. В статье его есть отсутствие ума и нравственного достоинства. Жаль только, что это напечатано в Вестнике Европы. Хотя бы постыдился он имени и памяти Карамзина.
А между тем вот заметки мои на статью вашу о Шевыреве. Графа Д.А. Толстого я вовсе не вижу, да и мало кто видит его. Он завален работой. Выражение работать относительно занятий министров вошло в употребление, кажется, с учреждения министерств! Один из стариков, помнится Бекетов, говорил: "Да что они там работают? Дрова рубят, что ли, в кабинете своем".
Будьте здоровы и работайте, начните, например, с рубки Белинского и Тургенева. Порубите с плеча и откровенно, не так, чтобы овцы были целы и волки сыты. Дело должно делать на чистоту.
Зачем вы на себя клепаете (стр. 10), что ваше поколение воспитано на стихах Ломоносова, Хераскова. Неужели до Пушкина никто из нас не читал Дмитриева, Жуковского, Батюшкова? Вот поколение, из которого прямо вышел Пушкин. Язык стихотворный был уже установлен. Пушкин разнообразил его, придал ему новые ноты, напевы, но не создал его.
Мне помнится, что чтение Бориса Годунова у Веневитиновых было вечером. Едва ли еще не перед тем Пушкин читал его у меня во время коронации, и положительно в присутствии графа Блудова.
Все, что вы говорите, или по крайней мере многое, о Телеграфе - не совсем точно. Мысль о Телеграфе родилась в моем кабинете. Тогда еще не было речи о Московском Вестнике, а Пушкин был в Псковской ссылке, и я крепко надеялся на него для Телеграфа.
Стр. 14. Вы говорите: "Я не употребил никакого старания, чтобы привлечь князя Вяземского и обеспечить участие его, который перешел окончательно к Телеграфу". Позвольте заметить, что выражение не употребил никакого старания не совсем парламентарно и не литературно. Мы с вами были тогда еще мало знакомы. О Московском Вестнике мы с вами никогда не говорили. Но Пушкин неоднократно уговаривал меня войти с ним в редакцию. Я всегда отказывался от предложений и увещаний Пушкина на основании вышесказанного, то есть участия моего в существовании Телеграфа.
Я не окончательно перешел к Телеграфу, как вы говорите, а первоначально вошел в него. Я был в полном смысле крестным отцом Телеграфа, чуть ли не родным, и изменить крестнику своему не хотел и не мог.
Слова ваши обеспечить участие могут дать понятие, что я будто торговался с вами, что мы с вами не сошлись в цене и пр. и пр. Все это, как вы сами знаете, на дело непохоже. С моей стороны дело шло не об обеспечении, про которое я не думал. Я просто хотел оставаться верен данному обещанию, и, вероятно, хотелось мне быть полным хозяином в журнале, что некоторое время и было, тогда как в Московском Вестнике был бы я только сотрудником, хотя Пушкин предлагал мне принять участие в издании именно на тех же самых денежных условиях, как и он. Может быть, все это делал он мимо вас, но оно было так и буквально так. Тогда я был молод и богаче и о деньгах не думал, особенно в деле литературном. Мало думал и после во всю свою шестидесятилетнюю литературную деятельность.
Стр. 16. С Булгариным, говорите вы, был в союзе Полевого Телеграф. При мне этого союза не было. Я постоянно и всячески щелкал Булгарина Северную Пчелу под именем Журнального Сыщика и в других своих статьях. По Телеграфу нажил я на себя несколько доносов правительству, и, вероятно, именно от редакции Северной Пчелы. Эти доносы навлекли на меня много неприятностей и имели значительное влияние на мою участь и на мои отношения к правительству.
Надеюсь, что при новом издании вашей статьи вы примите мои замечания в соображение и ректифируете (как вы скажете это по-русски?) обмолвки и неверности, которые вкрались в ваш рассказ, и таким образом избавите меня от труда и неприятностей вступить в собственноручное и автобиографическое возражение.
***
ИЗ ПИСЬМА КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА ОБОЛЕНСКОГО К ЖЕНЕ
"Между прочими г. Бенигсен, проезжая из Порхова в Вильну, обедал у меня и весьма был интересен, говоря о настоящей кампании, обвинял Кутузова, что по трусости три раза упустил Бонапарта, три раза мог пересечь ему дорогу и не смел на то решиться. Впрочем, они в ссоре, и Бенигсен просил государя уволить его на некоторое время.
Я почти ему рассмеялся в глаза, когда, рассказывая свои претензии на фельдмаршала, он прибавил, что теперь в нем почитает главнокомандующего, но что после войны он не посмотрит на его фельдмаршальство. Бенигсен разделается с Кутузовым; одному было 75 лет, а другому 80.
Бенигсен особенно обижался тем, что Кутузов позволял себе, хотя за глаза, неприятные на счет его шутки, называя его, например, атакователем солдатиков из папье-маше (attaqueir des soldats en papier mache), основываясь на том, что в предыдущую кампанию французы действительно под Гутштадтом наделали фальшивые батареи с деревянными пушками и картонными солдатами и Бенигсен атаковал их.
о кампании 1812 г. и посвящает их Кутузову".
Где же эти три тома? Не говорил ли он, что намеревается печатать? Я слыхал, что после смерти Бенигсена правительство купило у вдовы его рукописные материалы.
***
Ильинское, июль 1869
Выехал из Царского Села 5-го числа. В Петербурге прождал до 2 1/2, отправился по железной дороге в Москву. Остановился в Кремлевском дворце. Отдыхал часа два. Был у князя Долгорукова генерал-губернатора, Лажечниковой, князя Одоевского, Соболевского, от него узнал, что в Москве Смирнова. К ней поехал. Постарела, поседела, почернела, пожелтела, полимонела, но, кажется, сохранила всю свою умственную живость и бойкость. Кажется, не вдается в Окраины, хотя любит Самарина.
Октябрь 1871
"Я ищу себя, но больше не нахожу и не противлюсь ничему и соглашаюсь на все. Творите с трупом что хотите!" (Из письма Lamennais 1815 г.)
Труп-то я труп, что на все соглашаюсь. При истощении всякой положительной силы и воли имею еще волю и силу отрицательные. Я совершенно обезоружен для действия: но еще достаточно вооружен для противодействия пассивного (слово страдательное как-то худо выражает это понятие). Не умею сказать: да, а еще чисто выговариваю: нет. Все это умножает мои страдания и делает мое положение безвыходным.
***
не сказать, не выразить того, что хочешь выразить, или ослабить мысль свою каким-нибудь приблизительным к ней словом.
язык особенно ими богат. Мы богаты составными словами, но это богатство не есть капитальное для языка.
Например, что за выгода, что мы можем сказать: злословие и злоречие, злотворство и злодейство, злодеяние - зловоние, довольно и одного слова вонь. Словари наши полны подобными излишествами. Надобно бы когда-нибудь перебрать Русский Словарь и очистить его от этих наростов, суррогатов, от этой цикории на место кофе, от всех иностранных слов, - и увидели бы, как похудел словарь.