• Приглашаем посетить наш сайт
    Иванов В.И. (ivanov.lit-info.ru)
  • Записные книжки. Дополнения.

    Записная книжка
    Примечания

    ДОПОЛНЕНИЯ

    ИЗ ВТОРОЙ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

    (1813-1855)

    14 октября 1855,

    "Хотя, с одной стороны, уже одно имя автора ручается за благонамеренность его сочинения, с другой - результат всех его суждений в рукописи (за исключением только некоторых отдельных мыслей и выражений) стремится к тому, чтобы сблизить с верою в бога удалившегося человека от религии и представить превратность существующего ныне образа дел и понятий на Западе, тем не менее вопросы его сочинения духовные слишком жизненны и глубоки, политические слишком развернуты, свежи, нам одновременны, чтобы можно было без опасения и вреда представить их чтению юной публики. Частое повторение слов: свобода, равенство, реформа, частое возвращение к понятиям: движение века вперед, вечные начала, единство народов, собственность есть кража и тому подобных, останавливают на них внимание читателя и возбуждают деятельность рассудка. Размышления вызывают размышления; звуки - отголоски, иногда неверные. Благоразумнее не касаться той струны, которой сотрясение произвело столько разрушительных переворотов в западном мире и которой вибрация еще колеблет воздух. Самое верное средство предостеречь от зла - удалять самое понятие о нем". (Заключение мнения г[енерала] Дубельта, поданное в Главное Правление ценсуры о (посмертных) последних сочинениях Жуковского 23 декабря 1850) 1 .

    Официальный список московских славянофилов.

    Аксаков - Константин Тимофеевич.

    Аксаков - Иван.

    Свербеев - Дмит[рий] Ник[олаевич].

    Хомяков - Алексей Степ[анович].

    Киреевский - Иван Васильевич.

    Дмитриев-Мамонов - Емануил Александр[ович].

    Кошелев - Александр Иван[ович].

    Соловьев - Сергей Мих[айлович], профессор.

    Армфельд - Александр Осипович.

    Бестужев - Сергей Михайлович.

    Ефремов - Александр Павл[ович].

    Драшусова - Елисавета Алексеевна, жена адъюнкта.

    К[нязь] Львов - Владимир Владимирович.

    Маслов - Степан Алексеевич.

    Смешно видеть в этом списке, между прочими, имя Чадаева, который некогда был по высочайшему повелению произведен в сумасшедшие как отчаянный оксиденталист и папист. Вот с каким толком, с каким знанием личностей и мнений наша высшая полиция доносит правительству на лица и мнения 2 .

    Копия

    Его превосходительству бар[ону] Ф. П. Врангелю

    В одной весьма замечательной записке о нынешних тяжелых обстоятельствах России, при указании причин, которые довели нас до нынешнего бедственного положения, между прочим сказано: "Многочисленность форм подавляет у нас сущность административной деятельности и обеспечивает официальную ложь. Взгляните на годовые отчеты. Везде сделано все возможное, везде приобретены успехи, везде водворяется, если не вдруг, то по крайней мере постепенно, должный порядок.- Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то что есть, от того что кажется, правду от неправды или полуправды, и редко где окажется прочная плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль. В творениях нашего официального многословия нет места для истины. Она затаена между строками, но кто из официальных читателей всегда может обращать внимание на междустрочие".

    Прошу в[аше] п[ревосходительство] сообщить эти правдивые слова всем лицам и местам Морского Ведомства, от которых в начале будущего-года мы ожидаем отчетов за нынешний год, и повторите им, что я требую в помянутых отчетах не похвалы, а истины, и в особенности, откровенного и глубоко обдуманного изложения недостатков каждой части управления и сделанных в ней ошибок и что те отчеты, в которых нужно будет читать между строками, будут возвращены мною с большою гласностью. Прошу в[аше] п[ревосходительство] разослать всем вышепомянутым местам и лицам копии с настоящей моей записки.

    Подписал: генерал-адмирал Константин.

    26 ноября 1855.

    Сей напечатанный циркуляр был после отобран. Приведенные в нем слова взяты из записки, составленной П. А. Валуевым, которую я сообщил в[еликому] к[нязю] 3 .

    (1828-1833)

    [П. А. Вяземский-А. X. Бенкендорфу] 1

    General,

    Votre excellence a bien voulu m'autoriser a recourir a sa bienveillante intercession, pour me faciliter les moyens de rentrer au service de sa majeste l'empereur et de dissiper par les preuves du zele, que j'y donnerai, les fa-cheuses preventions que je puis accrediter en restant dans l'inaction. Plein de reconnaissance pour les dispositions que votre excellence a manifeste a mon egard, je prends la liberte de lui soumettre avec franchise et confiance le resultat de mes reflexions a ce sujet. Desireux de detruireles interpretations auxquelles j'ai pu donner lieu, et qui ont ete faites de bonne foi, mais, peut etre plus severement que je ne le meritais, je n'aurais pas hesite un instant a saisir toute occasion favorable de rentrer au service et de faire tous les efforts possibles pour bien remplir les devoirs de toute place que sa majeste daignerait m'accorder. Mais des circonstances de famille ne me permettant pas de m'etablir a Petersbourg avant quelques temps, d'un autre cote mon grade et ma retraite du service depuis quelques annees ne me donnant pas la possibilite de solliciter dans l'interieur un emploi, qui convint a mon age deja assez eloigne de l'epoque favorable au debut dans une carriere nouvelle, je me trouve dans une position difficile et pour en sortir j'ose reclamer de nouveau votre appui et votre protection. Un emploi hors de la marche habituelle des affaires courantes, degage des affaires qui tiennent au grade, moins dependant de la routine qui ne s'acquiert qu'avec l'experience, serait de nature a repondre le mieux aux circonstances dans les quelles je me trouve, et peutetre meme aux faibles moyens que je pourrais utiliser pour justifier l'insigne faveur que sa majeste daignerait m'accorder en me prenant a son service. Toutes ces considerations se trouveraient reunies, si, en deposant aux pieds de sa majeste l'empereur mon voeu le plus sincere et le plus ardent, votre excellence, voulait bien me faciliter les moyens d'etre employe ou au quartier general de la seconde armee, ou attache a quelque nouvelle administration, que les circonstances de la guerre peuvent rendre necessaire. Je ne vous cacherai point, general, que l'epoque glorieuse qui s'ouvre sous de si beaux auspices et le desir de rentrer au service sur le theatre des evenements qui vont donner un si brillant eclat au regne de sa majeste l'empereur et a la Russie, me soyent faites pour m'enflammer d'un nouveau zele et me rendre impatient d'en donner des preuves. J'espere que vous ne verrez pas dans la manifestation de cet espoir, des pretentions qui seraient trop mal fondees, mais que vous у reconnaitrez l'elan d'un veritable russe, attache a la gloire de son souverain et de son pays.

    En tout cas je vous supplie, general, d'apprecier ma demarche telle qu'elle m'est dictee par mes sentiments les plus intimes. J'ose esperer que ma bonne foi et ma loyaute n'ont jamais ete mises en doute par les personnes qui m'ont connu, sous des rapports prives, et с'est leur temoignage que je reclame aupres de votre excellence. Si la grace que l'ambitionne aujourd'-hui ne devait pas avoir l'assentiment de sa majeste l'empereur, j'oserai vous demander toujours de vouloir bien deposer a ses pieds les voeux que j'ai forme et l'hommage de mon devouement, tout en esperant que quand les circonstances me le permettront, vous voudrez bien m'accorder de nouveau votre bienveillante intercession.

    Petersbourg

    1828.

    [ Перевод]

    Генерал,

    Ваше превосходительство соблаговолили разрешить мне прибегнуть к вашему доброжелательному заступничеству, чтобы облегчить мне возможность^ вновь вступить на службу его императорского величества и доказательством усердия моего рассеять печальные предубеждения, которые могли сложиться против меня за время моего бездействия. Полный благодарности за расположение, проявленное ко мне вашим превосходительством, я беру на себя смелость с откровенностью и доверием представить вам выводы из моих размышлений по этому поводу. Желая опровергнуть толки, которым я мог подать повод, быть может и исходившие из добрых побуждений, но более строгие, нежели я это заслужил, я без всякого колебания воспользовался бы благоприятным случаем, чтобы вновь вступить на службу и приложить все возможные усилия к достойному выполнению обязанностей любой должности, которую соизволило бы поручить его величество. Но семейные обстоятельства не позволят мне еще некоторое время поселиться в Петербурге; с другой стороны, мой чин и мое удаление от службы на несколько лет не дают мне возможности ходатайствовать о должности внуттри страны, соответствующей моему возрасту, уже достаточно далекому от тех лет, которые благоприятствуют началу новой карьеры. Поэтому я нахожусь в трудном положении и вновь осмеливаюсь просить вашей поддержки и покровительства, чтобы найти из него выход. Должность, вне обычного хода текущих дел, не связанная с делами, требующими чинов и тем более навыков, приобретаемых опытностью, естественно всего более отвечала бы обстоятельствам, в которых я нахожусь, а также, может быть, и тем слабым средствам, которые я в состоянии использовать, чтобы оправдать высокую милость его величества, оказываемую мне принятием на службу. Все эти соображения имеют общую связь и, полагая к ногам его императорского величества мое самое искреннее и самое пламенное желание, я прошу ваше превосходительство облегчить мне возможность быть использованным или при главной квартире второй армии, или при каком-нибудь новом управлении, в котором по обстоятельствам войны может возникнуть необходимость. Не скрою от вас, генерал, что славная эпоха, открывающаяся при столь прекрасных предзнаменованиях, и желание вернуться на службу при событиях, которые дадут особый ослепительный блеск царствованию его императорского величества и России, воспламенили меня и вызвали нетерпение доказать свое усердие. Я надеюсь, что вы не усмотрите в проявлении этой надежды плохо обоснованных претензий, но признаете порыв истинно русского человека, который дорожит славой своего государства и своей страны.

    Во всяком случае, я умоляю вас, генерал, расценивать мою просьбу, как продиктованную моими наиболее сокровенными чувствами. Смею надеяться, что мое чистосердечие и прямодушие никогда не были под сомнением у людей, в частной жизни знавших меня; на их свидетельства я и ссылаюсь,(обращаясь к вашему превосходительству. В случае, если бы милость, испрашиваемая мною сегодня, не встретила бы одобрения его императорского величества, я осмеливаюсь все же просить вас сложить к его стопам мои желанья, и уверенья в моей преданности, оставаясь в надежде, что когда обстоятельства позволят, вы не откажете мне вновь в вашей благосклонной помощи.

    Петербург

    1828.

    [Примечание П.А. Вяземского]: Киселев, пред открытием Турецкой кампании, предлагал мне место при главной квартире, разумеется, по гражданской части. Он говорил о том Дибичу, который знал обо мне, вероятно, по одной моей тогдашней либеральной репутации и отклонил предложение Киселева. Тогда Киселев пред отъездом своим дал мне письмо к Бенкендорфу. Я отправился к нему и нашел его, сходящего с лестницы с женою. Он принял меня сухо - был недоволен будто настойчивостью, с которою я требовал, чтобы назначил он мне свидание. Он жаловался на то к[нязю] Алексею Щербатову, который, однако же, наконец свел меня с ним.

    [А. X. Бенкендорф - П. А. Вяземскому] 2

    Милостивый государь, князь Петр Андреевич,

    Вследствие доклада моего государю императору, об изъявленном мне вашим сиятельством желании, его императорское величество, обратив особенно благосклонное свое внимание на готовность вашу, милостивый государь, посвятить старания ваши службе его, высочайше повелеть мне изволил уведомить вас, что он не может определить вас в действующей против турок армии по той причине, что отнюдь все места в оной заняты. Ежедневно являются желающие участвовать в сей войне и получают отказы.

    Но его величество не забудет вас, и коль скоро представится к тому возможность, он употребит отличные ваши дарования для пользы отечества. С совершенным почтением и истинною преданностию, имею честь быть

    вашего сиятельства

    покорнейший слуга

    А. Бенкендорф

    No 1662

    20 апреля 1828 г.

    Петербург

    [Примечание П. А. Вяземского]: Можно подумать, что я просил командования каким-нибудь отрядом, корпусом или по крайней мере дивизиею в действующей армии. Тому, кому неизвестны ход дела и письмо мое, может показаться, что я требовал дивизии или по крайней мере полка для содействия в открывающейся против Оттоманской Порты войне.

    [Д. В. Голицын - П. А. Вяземскому] 3

    Милостивый государь мой князь Петр Андреевич!

    Секретно.

    Препровождая при сем в оригинале отношение ко мне графа Толстого за No 2645, из коего ваше сиятельство увидите высочайшее государя императора повеление о воспрещении вам издавать "Утреннюю Газету", я таковую высочайшую волю сим вам, мил[остивый] гос[ударь], объявляю, прося покорно по прочтении означенного отношения оное мне возвратить, а с тем вместе и доставить мне письменное ваше обязательство, что упомянутой газеты вы издавать не будете.

    Имею честь быть с совершенным почтением вашего сиятельства покорным слугою

    Князь Дмитрий Голицын

    No 133

    г.

    Москва.

    [П. А. Толстой - Д. В. Голицыну]

    No 77, 10 июля 1828 года.

    Секретно .

    Милостивый государь, князь Дмитрий Владимирович,

    Государь император, получив сведение, что князь Петр Андреевич Вяземский намерен издавать под чужим именем газету, которую предположено назвать Утреннею газетою, высочайше повелеть изволил написать вашему сиятельству, чтобы вы, милостивый государь мой, воспретили ему, князю Вяземскому, издавать сию газету, потому что его императорскому величеству известно бывшее его поведение в Санкт-Петербурге и развратная жизнь его, недостойная образованного человека. По сему [?] уважению государю императору благоугодно, дабы ваше сиятельство изволили внушить князю Вяземскому, что правительство оставляет собственно поведение его дотоле, доколе предосудительность оного не послужит к соблазну других молодых людей и не вовлечет их в пороки. В сем же последнем случае приняты будут необходимые меры строгости к укрощению его безнравственной жизни.

    Сообщая вашему сиятельству сию высочайшую волю, честь имею быть с совершенным почтением и преданностию вашего сиятельства покорный слуга

    Граф Петр Толстой

    No 2645

    3-го июля 1828 года

    Петербург.

    [Примечание П. А. Вяземского]: Оказалось, что эта Утренняя газета, о которой не имел я ни малейшего понятия, была предположение самого к[нязя] Голицына (долго после приведенное в действие под именем Полицейской Газеты) и что должен был издавать ее один из его чиновников. Еще до сообщения мне письма Толстого к[нязь] Голицын объяснил ему это дело, как оно было. Я был тогда с семейством у Кологривовых в Саратовской губернии, и Голицын посовестился встревожить меня заочно присылкою этого письма, которое он сообщил мне только по возвращении моем в Москву. Вообще к[нязь] Голицын оказал мне в этом случае большое участие и даже имел за меня неприятную переписку с Бенкендорфом. Я никогда не имел случая положительно разведать, что могло подать повод к этому непонятному и глупому оскорблению, мне нанесенному. Известно только, что во время Турецкой кампании был прислан в главную квартиру донос на меня. По всем догадкам, это была Булгаринская штука. Узнав, что в Москве предпологают издавать газету, которая может отнять несколько подписчиков у "Северной Пчелы", и думая, что буду в ней участвовать, он нанес мне удар из-за угла. Я не мог иметь иных неприятелей, кроме литературных, и по ходу дела видно, что все это не что иное, как литературная интрига. Пушкин уверял, что обвинение в развратной жизни моей в Петербурге] не иначе можно вывести, как из вечеринки, которую давал нам Филимонов и на которой были Пушкин и Жуковский и другие. Филимонов жил тогда черт знает в каком захолустье, в деревянной лачуге, точно похожей на бордель. Мы просидели у Филимонова до утра. Полиции было донесено, вероятно, на основании подозрительного дома Филимонова, что я провел ночь у девок.- Вслед за перепискою Голицына, Жуковский вступился за меня, рыцарским пером воевал за меня с Бенкендорфом, несколько раз объяснялся с государем 4 .

    [П. А. Вяземский-Д. В. Голицыну] 5

    Узнав из сообщенного мне вашим сиятельством отношения к вам графа Толстого о высочайшем запрещении мне издавать Утреннюю Газету, которую я будто готовился издавать под чужим именем, имею честь объявить, что государь император обманут был ошибочным донесением, ибо я не намеревался издавать ни под своим, ни под чужим именем ни упомянутой газеты, о которой слышу в первый раз, ни другого подобного периодического листа 6 . Сими словами мог бы я кончить свое объяснение, предоставляя на благоусмотрение правительства исследование источников известий несправедливых, до его сведения доходящих. Но отношение его сиятельства графа Толстого исполнено выражений столь оскорбительных для моей чести, так совершенно мною незаслуженных, что не могу пропустить их молчанием, без преступного нарушения обязанностей, священных для человека, дорожащего своим именем. Уже не в первый раз вижу себя предметом добровольного злословия, которое умеет снискивать доверчивое внимание. Когда лета мои дозволяли мне беспечно ограничивать свое будущее в самом себе, я был довольно равнодушен к неприятностям настоящего, но ныне, когда звание мое отца семейства и годы возростающих детей моих обращают мое попечение на участь их ожидающую, столь неминуемо зависящую от моей, я уже не могу позволить себе равнодушно смотреть, как имя мое, выставленное на позорище, служит любимою целью и постоянным игралищем тайных недоброжелателей, безнаказанно промышляющих моей честью. Отношение графа Толстого доказывает, что злоба их достигла до высшей степени и что ужаснейшая клевета, поощряемая успехами, сыскала свободный доступ до престола государя императора, омрачив меня перед ним самыми гнусными красками. Прежде знал я, что один образ мыслей моих представляем бывал в ложном виде: я нес в молчании предубеждения, тяготевшие надо мной, в надежде, что время и события покажут правительству обольщенному, что по крайней мере действия мои не в согласии с тайными мнениями, мне приписываемыми, но ныне я поражен в самую святыню всего, что есть драгоценнейшего в жизни частного человека. Прежде довольствовались лишением меня успехов по службе и заграждением стези, на которую вызывали меня рождение мое, пример и заслуги покойного отца и собственные, смею сказать, чувства, достойные лучшей оценки от правительства: ныне уже и нравы мои, и частная моя жизнь поруганы. Оная официально названа развратною, недостойною образованного человека. В страдании живейшего глубокого оскорбления, я уже не могу, не должен искать защиты от клеветы у начальства, столь доверчивого к внушениям ее против меня. Пораженный самым злобным образом, почитаю себя в праве искать ограждения себе и справедливого удовлетворения перед лицом самого государя императора. Ваше сиятельство! С сокрушенным сердцем, ободряемым единою надеждою на вас, прибегаю к вам, как к человеку благородному, к сановнику, облеченному доверенностью государя, умоляю вас доставить мне, средствами от вас зависящими, возможность всеподданнейше довести до престола справедливое мое сетование и прошение, чтобы исследованы были основания, на коих утверждены нестерпимые обвинения, изложенные в отношении графа Толстого. Я должен просить строжайшего исследования поведению своему: повергаю жизнь мою на благорассмотрение государя императора, готов ответствовать в каждом часе последнего пребывания моего в Петербурге, столь неожиданно оклеветанного. Не стану умолять вашего благодетельного посредничества, в сем случае, благорасположением вашим, коим я всегда пользовался и которое, смею надеяться, не пристыдил я доныне. Нет, доводя до высочайшего внимания голос мой, вопиющий о справедливости, вы окажете услугу всем верноподданным его императорскому величеству, исполните обязанность свою перед государем, которому честь каждого подданного должна быть дорога, ибо она ограждается его могуществом и должна быть ненарушима под сенью законов твердых, властью его именем им дарованною. Государь не может равнодушно узнать, что тайная враждебная сила действиями ухищренными, так сказать, противоборствует его благодетельной власти и царскому покровительству, которое провидение, ум его, сердце его и священнейшие права возлагают на него как одну из высших обязанностей его высокого звания.

    Простите мне беспорядок и движение моего письма: я не имею ни времени, ни духу сочинять оправдание свое; оно вырвалось из глубины души, возмущенной тягостными впечатлениями. Кончаю повторением убедительной просьбы, довести до сведения государя императора, что я прошу суда и справедливости, уличения недоброжелателей своих или подвергности себя последствиям, ожидающим того, кто пред лицом государя осмелится ложно оправдывать свою честь покушениями на омрачение чести других.

    Знаю, что важные народные заботы владеют временем и мыслями государя императора, но если частная клевета могла на минуту привлечь его слух и обратить гнев его на меня, то почему не надеяться мне, что и невинность, взывающая к нему о правосудии, должна еще скорее преклонить к себе его сердобольное внимание..

    [П. А. Вяземский - Д. В. Голицыну] 7

    Mon Prince,

    En joignant ici la lettre que vous avez bien voulu me permettre de vous adresser, je prends la liberte de vous reiterer mes tres instantes prieres de ne pas me refuser votre appui protecteur dans le cas, ou il у va de mon bonheur et de ma vie entriere. С'est a votre coeur loyal et genereux que je confie, mon Prince, mes interets les plus sacres et ceux de toute ma famille. En effet si je n'obtiens pas une justification honorable, si les malveillants ne sont point confondus, il ne me reste qu'a m'expatrier au risque de compromettre par cette demarche l'avenir de mes enfants. Pourrai-je rester dans un pays, ou ma vie privee, je ne parle plus de mes opinions, se trouve en but aux traits de la calomnie, ou l'organe en chef du pouvoir me traite officiellement d'homme corrompu et de corrupteur et me menace pour ainsi dire du sort d'un auteur de Justine, qui a ete enferme a Charenton par les ordres de Napoleon, pour ses ecrits et sa conduite licencieuse 8 . La malveillance, qui me poursuit n'a plus qu'un pas a faire pour me perdre entierement: elle a atteint ma reputation et pourra facilement porter atteinte a ma liberte et a mon existence. Dois-je done attendre qu'elle consomme le sacrifice et qu'elle fete sa victoire sur moi apres que j'aurais ete sequestre de la societe? Je le repete, il n'y a que l'empereur, qui dans ce cas puisse me rendre justice: les autorites intermediaires sont trop prevenues contre moi et ma justification serait une espece de condamnation de la credulite, avec laquelle ils ont accueilli das mensonges debites sur mon compte. Jusqu'a present j'ai trouve parmis les personnes qui approchaient de sa majeste des echos complaisants de la calomnie, qui partaient de je ne sais ou, mais jamais une voix genereuse n'a essaye de dissiper les preventions, qu'on avait fait naitre a mon egard. J'ose esperer, mon prince, que vous voudrez bien faire une noble exception a cette fatalite, quim'accable. Permettez moi quelques indications concernant mon affaire; si j'ai jamais eu quelques succes, ce n'est que dans la carriere des lettres; ce n'est done que la, que je dois chercher mes ennemis. Une certaine vogue attachee a mon nom, des epigrammes, quelques bonnes ou mauvaises plaisanteries, qui pesent sur ma conscience, ont pu suffir pour eveiller l'envie et creer les ressentiments. La derniere attaque qu'on m'a portee se rattache au journalisme. A propos d'un journal, dont je n'avais aucune idee, des journalistes ombrageux et jaloux de leurs abonnes ont cru voir que je devais participer a la redaction de la nouvelle entreprise litteraire et se sont aussitot mis en campagae pour me nuire. Ils ont craint ma concurrence; с'est la seule maniere de trouver le mot de l'enigme dont je suis la victime. Sans etre un Oedipe ni un delateur j'ose croire que je connais le sphinx de cette enigme. Nous n'avons que trois personnages dans notre litterature, capables de pareilles noirceurs: с'est Boulgarine, Gretch et Voieikoff; plusieurs antecedants m'autorisent a hazarder cette supposition et je me crois en droit de la declarer. Plus vous donnerez, mon prince, de publicite a mes reclamations et plus je serai sur de me voir rehabilite dans l'opinion de sa majeste l'empereur. Dans ma parfaite securite je ne crains ni les enquetes, ni le grand jour, tout au contraire je les reclame.

    Moscou

    1828

    [Перевод]

    Князь,

    Прилагая к сему письмо, которое вы разрешили мне вам направить, я беру на себя смелость повторить мою настоятельную просьбу о том, чтобы вы не отказали мне в поддержке и покровительстве, так как речь идет о моей чести и о всей моей жизни. Я вверяю вашему великодушному и честному сердцу, князь, заботы, самые священные для меня и для моей семьи. И в самом деле, если я не добьюсь почетного оправдания, если недоброжелательные толки не будут опровергнуты, мне останется лишь покинуть родину, с риском скомпрометировать этим поступком будущее моих детей. Смогу лп я остаться в стране, где моя частная жизнь, не говоря уже о моих убеждениях, представляет цель для клеветнических нападок; где правительственный орган официально провозглашает меня развратным человеком и развратителем, угрожая мне, так сказать, судьбою автора "Жюстины", заключенного по приказу Наполеона в Шарантон за его сочинения и беспутное поведение 8 . Меня преследует недоброжелательство; еще один шаг - и оно погубит меня окончательно: недоброжелательные толки задели мою репутацию и легко могут задеть мою свободу и само существование. Неужели я должен ждать, что совершится жертвоприношение и будет праздноваться победа надо мною после того, как я буду изъят из общества? Повторяю, что в данном случае только император может оказать мне справедливость: все посредствующие власти слишком предубеждены против меня, и мое оправдание было бы одновременно осуждением доверчивости, с которой они приняли лживые измышления, расточаемые на мой счет. Среди лиц, приближенных его величеству, я до сих пор встречал поощрительные отклики на клевету; не знаю уж, откуда они исходили, но никогда, ни один великодушный голос не пытался рассеять обвинения, выдвигавшиеся против меня. Смею надеяться, князь, что вы составите благородное исключение из тех, кто осуждает меня при данных роковых обстоятельствах. Разрешите мне сделать несколько замечаний, относящихся к моему делу: если я когда-либо и имел какой-либо успех, то только на поприще литературы; значит, я должен искать своих врагов только там. Некоторая известность, связанная с моим именем, эпиграммы, несколько хороших или плохих шуток, лежащих на моей совести,- всего этого было достаточно, чтобы возбудить зависть и создать недоброжелательство. Последний направленный против меня выпад относится к журналистике. По поводу газеты, о которой я не имел никакого представления, подозрительные и ревнивые к своим подписчикам журналисты заподозрели, что я должен принять участие в редактировании нового литературного предприятиям немедленно объединились, чтобы повредить мне. Они боялись моей конкуренции; это единственный способ найти разрешение загадки, жертвой которой я стал. Не будучи ни Эдипом, ни доносчиком, смею полагать, что мне известен сфинкс этой загадки. В нашей литературе только три человека, способные на такие темные дела: это - Булгарин, Греч и Воейков. Многие предпосылки дают мне повод на подобные предположения, и я считаю себя вправе заявить об этом. Чем более гласными вы сделаете мои заявления, князь, тем больше будет моя уверенность в моей реабилитации во мнении его императорского величества. Совершенно уверенный в своей правоте, я не опасаюсь] ни вопросов, ни гласности; наоборот, я прошу о них

    Москва

    1828 г.

    [Д. В. Голицын - П. А. Вяземскому] 9

    Voici la reponse que je viens de recevoir, mon prince, du general Ben-kendorff, en reponse a ma lettre et lui envoyant celle, que vous m'aviez adressee. J'attendrai vos conclusions. Recevez l'assurance de mes sentiments distingues.

    P. D. Golitzin

    Ce 14 Novembre,

    1828, Moscou

    [Перевод]

    Вот ответ, который я только что получил, князь, от генерала Бенкендорфа в ответ на мое письмо с приложением того письма, которое вы направили мне. Жду ваших заключений. -

    Примите уверение в моем уважении.

    Кн. Д. Голицын

    14 ноября 1828,

    Москва

    [А. X. Бенкендорф - Д. В. Голицыну]

    Mon Prince,

    Je m'empresse de repondre a la lettre du 1-er de ce mois que votre excellence a bien voulu m'adresser au sujet du prince Wiazemsky. Avant mon depart pour l'armee, je lui avais propose mes bons offices pour sa rentree au service; il voulait etre employe а Гагтёе agissante, faveur, que sa majeste l'empereur avait deja refusee a plusieurs personnes et par la mon desir de lui etre utile a ete rejete par lui-meme.

    Ce n'est pas sur sa conduite particuliere et sur quelques propos qu'on l'a juge; le gouvernement a assez prouve, qu'il ne poursuit pasles propos et n'admet pas les calomnies; mais on a juge le prince Wiazemsky sur des ecrits qui ont ete entre les mains de sa majeste l'empereur et dont j'aurai l'honneur d'entretenir votre excellence a notre premiere entrevue. Je me ferai cependant un veritable devoir d'etre aupres de sa majeste l'empereur l'interprete du desir qu'a le prince Wiazemsky de se rehabilit er dans l'es-prit de son souverain et lui en ai deja fait proposer un moyen par son ami monsieur Joukowsky, qui, en parlant en sa faveur, avoue que la plume du prince est son plus grand ennemi 10 . Je ne crois pas avoir le droit de mettre

    sous les yeux de sa majeste l'empereur la lettre du Prince Wiazemsky, comme ne m'etant pas adressee et ai l'honneur de la renvoyer a votre excellence, qui en l'envoyant directement a sa majeste l'empereur pourra Гарриуег de tout ce qu'elle jugera a propos de dire en sa faveur; cela sera plus effi-cace et pourra combattre les nations fausses que votre excellence suppose avoir ete donnees a sa majeste l'empereur.

    Petersbourg

    [ Перевод ]

    Князь,

    Спешу ответить на письмо от 1-го числа сего месяца, которое ваше превосходительство соизволили направить мне, относительно князя Вяземского. Еще до отъезда в армию я предложил свои услуги для его возвращения на службу; он хотел быть использованным в действующей армии; его величество уже отказало в этой милости многим лицам, вследствие чего мое желание быть ему полезным было отклонено им самим.

    О нем судили не по его личному поведению и не по некоторым толкам; правительство достаточно доказало, что оно не придает значения толкам и не допускает клеветы; князя Вяземского судили по его сочинениям, побывавшим в руках его императорского величества, и о которых я буду иметь честь беседовать с вашим превосходительством при первом свидании. Однако я считаю своим истинным долгом передать его императорскому величеству о желании князя Вяземского реабилитироваться в глазах государя и уже предложил князю способ, как этого добиться через посредство его друга г-на Жуковского; последний, ходатайствуя за него, признает, что перо князя является его злейшим врагом 10 . Я не считаю себя вправе представить его императорскому величеству письмо князя Вяземского, так как оно было адресовано не мне; имею честь возвратить письмо вашему превосходительству, дабы вы переслали его непосредственно его императорскому величеству, поддержав теми доводами, которые вы найдете возможным привести в его пользу.

    Это будет более действенным и сможет опровергнуть ложные данные, которые, как вы, ваше превосходительство, полагаете, были представлены его императорскому величеству.

    7 ноября 1828 г.

    Петербург

    [Примечание П. А. Вяземского]: Бенкендорф говорит, что меня не судят sur ma conduite particuliere {По моему частному поведению (фр.). }, а между тем письмо Толстого обращено на мою развратную жизнь и поведение в Петербурге. Нет сомнения, что донос на меня был представлен Бенкендорфу и Бенкендорфом доведен до сведения государю. В таком случае недобросовестно было с его стороны сказать: "Je ne crois pas avoir le droit de mettre sous les yeux s. m. l'empereur la lettre du p. Wiasemski comme ne m'etant pas adressee" {Я не считаю себя вправе представить его императорскому величеству письмо кн. Вяземского, так как оно было адресовано не мне (фр.). }.Вот уже излишняя и неуместная боязливость. Дашков позднее сказал мне, что донос на меня был прислан в Главную квартиру 11 .

    12

    Mon Prince,

    La bienveillance dont vous m'avez toujours daigne m'honorer n'est pas le seul motif qui m'enhardit a venir aujourd'hui reclamer votre protection, dans la penible situation ou je me trouve. Domicilie a Moscou, у sejournant presque constamment, ayant l'honneur de me rencontrer avec-votre excellence dans les salons de la capitale et etant a meme, vu ces considerations, d'etre plusparticulierementconnu de vous et sous les rapports de la vie privee et sousceux dela viepublique, je crois avoir le droit de vous-supplier, mon Prince, de vouloir bien elever votre voix au pied du trone, en faveur d'un homme accable du coup le plus sensible, puisqu'il porte atteinte a mon honneur et a ma moralite et m'a frappe au nom desa majeste l'empereur. Vous connaissez, mon Prince, les expressions fletrissantes dont le comte Tolstoy s'est servi a mon egard: et comme il n'a ete dans ce cas que l'organe de la volonte supreme, vous me rendrez, j'espere, assez de justice pour croire que le temps n'a pu effacer de ma memoire, ni de mon coeur, toute la douloureuse amertume que j'ai ressentie au premier moment et dont vous avez ete le premier depositaire, dans la lettre que j 'ai eu l'honneur de vous adresser au mois de septembre de Гаппёе passee 13 . Tant qu'une parole gracieuse de sa majeste l'empereur, seule reparation a laquelle j'as-pire, ne viendra panser la blessure qui m'a ete portee en son nom, je serai toujours sous le poid d'un chatiment, qui pour ne pas etre determine et positif, n'en est ni moins cruel, ni moins injurieux pour les sentimens d'un sujet fidele et d'un honnete homme. Vous savez aussi, mon prince, que du moins en partie, je n'ai pas merite ma peine. Vous avez la certitude, que je n'ai eu. aucune part ni directe, ni indirecte au projet de redaction du journal qui a servi de motif a l'arret rigoureux dont j'ai ete frappe. J'ose vous affirmer que les autres points de mon accusation ne sont pas plus fondes. Quant a la conduite que j'ai tenue a Petersbourg je puis citer en ma faveur l'autorite du general Benkendorff, qui dans sa lettre, tout en me signifiant que sa majeste ne daignait pas acceder a la priere que j'avais ete lui adresser de m'employer au quartier general de l'armee active, avait bien voulu у joindre des paroles flatteuses au dela de toute expression, dont sa majeste avait gracieusement accompagne le refus qu'il etait oblige de me faire. Cette lettre est du 20 avril de l'annee derniere: 14 dans les l-rs jours du mois de juin j'avais deja quitte Petersbourg. Comment ai-je pu demeriter ainsi dans un si court espace de temps et me fletrir par une conduite deshonorante? La lettre du comte Tolstoy est du mois de juillet de la meme annee: a cette epoque je me trouvais, depuis mon depart de Petersbourg, pres de ma famille, a la campagne de ma belle-mere dans le gouvernement de Saratoff. L'exposition simple et chronologique de ces faits prouve que le coup, dont j'ai ete atteint au moment ou je m'y trouvait le moins etait prepare de longue main, par une malveillance obscure et secrete, qui a su se faire jour jusqu'au pied du trone.

    Sentant que ma position etait fausse, que je me trouvais par une espece d'isolement en butte aux traits d'une inimitie que je ne savais ni expliquer, ni demasquer d'une maniere positive, je me suis decide a rediger un memoire, non justificatif, mais plutot explicatif de ma conduite passee, des circonstances ou j'ai ete pousse et qui ont necessairement influe sur elle et enfin des dispositions, ou je me trouve a l'heurequ'il est. J'ai ecrit ce memoire avec tqute la franchise, toute la bonne foi qui m'ont constamment guide dans les demarches ou je devais deployer mon caractere, peut-etre trouvera-t-on meme que j'y aimis souvent une franchise deplacee. Mais s'il s'y trouve de l'exces et si cet exces a besoin de justification, jevais exposer, mon prince, les motifs qui m'ont decide a agir de la sorte. Premierement j'ai desire que le memoire parvint a sa majeste l'empereur, et fut soumis a sa connaissance. Je suis intimement persuade que le langage d'une verite, tout a fait independante, est le seul qu'un sujet loyal doit tenir, quend il s'adresse a son souverain. Si la renommee de l'empereur, que les personnes qui ont le bonheur de l'approcher de plus pres, reconnaissent pour aimer la verite, n'etait pas aussi generalement etablie qu'elle l'est, sous ce rapport, encore meme n'aurai-je pas hesite a deposer a ses pieds une confession complete et exempte de toute restriction mentale. Je congois que la mauvaisa foi puisse ruser devant la faiblesse: mais je trouve qu'il у a un faux calcul et mauvaise action a dissimuler, quand on a pour soi sa bonne foi et pour juge la puissance. La puissance impartiale par sa nature meme, a en soi de quoi entendre la verite et l'apprecier a sa juste valeur, alors meme qu'elle se presente sous un aspect peu favorable. D'un autre cote, comme ce sont mes opinions qui pour ainsi dire sont le point vulnerable de ma conduite, j'ai voulu les exposer dans toute leur nudite, mais dans leur ensemble, car je savais que la malveillance, semblable a une abeille d'une nature inverse et maligne, sait avec un art merveilleux retirer de tout ce qu'elle touche, des sues qui une fois decomposes et isoles se transforment en venin subtil. Dans l'expose que j'ai trace, je me suis montre tel que j'ai ete et tel que je suis: je n'ai pas pallie mes defauts, et si j'ai cherche a attenuer mes fautes, с'est que j'ai du relever le sentiment qui m'avait guide dans mes aberrations hors de la voie reguliere et usitee. En un mot si le gouvernement daigne prendre connaissance de mon memoire, il n'aura plus besoin de consulter a mon egard des sources, qui peuvent quelques fois induire la confiance en erreur: il saura quel est cet homme qu'une hostilite infatigable poursuit jusque dans le sanctuaire de la vie morale et privee: le gouvernement pourra avec connaissance de cause et en dernier ressort juger de la conduite. qu'il doit tenir envers lui: doit-il lui preter son appui protecteur, le defendre contre les attaques de la calomnie, l'appeler vers lui en utilisant le peu de moyens qu'il peut avoir et l'honnetete de ses principes, ou bien doit-il le livrer a la merci de ses ennemis et le garder dans un etat de suspicion permanent et toujours indeclinable, car elle repose sur des insinuations vagues, sur des paroles detachees qui se derobent a l'analyse et a l'action de la loi, mais qui ne rendent pas moins cet etat penible au dela de toute expression et multiplient de mille manieres un chatiment qui n'a pas de realite. Voici, mon prince, les circonstances facheuses ou je me trouve. Daignez quand vous en aurez l'occasion, dire un mot en ma faveur a sa majeste l'empereur et modifier l'opinion amere qu'on lui a donnee a mon egard. J'ignore si il a ete donne suite au memoire que j'ai confie a l'entremise de son excellence le general Benkendorff. L'incertitude qui m'enveloppe me retient dans une position provisoire, ou je suis toujours en suspens, toujours a attendre que les evenements viennent realiser mes apprehensions ou mes esperances. Je n'ose former aucun projet pour l'avenir qui m'inspire tant de solicitude, puisque celui de mes enfants у est attache et que leur education exige que je me choisisse pour quelques annees un sejour fixe. J'ose done vous demander avec instance de vouloir bien m'eclairer sur ma position: dois-je m'attendre a obtenir une reparation honorable et a etre employe au service de sa majeste l'empereur, ou dois-je renoncer a me voir rehabilite dans son opinion eta la satisfaction de pouvoir transmettre de l'assentiment du gouvernement meme, a mon fils, un nom honorable que j'esperais avoir merite.

    Agreez, mon Prince, l'expression des sentiments de haute consideration et du devouement inalterable, avec lesquels j'ai l'honneur d'etre, de votre excellence le tres humble serviteur

    P. Pierre Wiazemsky

    Le 18 avril, 182 9.

    Мещерск. -

    [Перевод]

    Князь,

    и пребывая там постоянно, я имел честь встречаться с вашим сиятельством в столичных салонах и в силу этого должен быть особенно хорошо известен вам как со стороны своей частной, так и общественной жизни. Вследствие этого я полагаю себя вправе умолять вас, князь, возвысить ваш голос перед престолом в защиту человека, пораженного самым чувствительным ударом, так как этот удар нанесен моей чести и моей нравственности от имени его императорского величества. Вам известны, князь, оскорбительные выражения, которые граф Толстой употребил на мой счет; в данном случае он был лишь орудием высшей воли; вы, надеюсь, будете ко мне настолько справедливы и поверите, что время не могло изгладить ни из моей памяти, ни из моего сердца болезненную горечь, которую я ощутил в первое мгновение и о которой вам первому я имел честь сообщить в письме от сентября прошлого года 13 . До тех пор, пока милостивое слово его величества, единственное вознаграждение, которого я добиваюсь, не излечит рану, нанесенную мне от его имени, я все время буду ощущать тяжесть наказания, хотя и не получившего определенного и положительного выражения, но от этого не менее жестокого и оскорбительного для чувств верноподданного и честного человека. Вы знаете также, князь, что я не заслужил моей кары, не заслужил, по крайней мере, частично. Вам хорошо известно, что я не принимал участия ни прямым, ни косвенным образом в проекте издания газеты, хотя это и послужило поводом для сурового приговора, поразившего меня. Смею вас уверить, что остальные пункты моего обвинения не более обоснованы. Что касается моего поведения в Петербурге, я могу сослаться в свою пользу на авторитет генерала Бенкендорфа, который, сообщая мне в своем письме об отказе его величества в просьбе использовать меня при главной квартире действующей армии, соблаговолил присовокупить к этому крайне лестные слова, сказанные обо мне его величеством и смягчившие его вынужденный отказ. Это письмо относится к 20-му апреля прошлого года 14 . В первых числах июня месяца я уже покинул Петербург. Мог ли я в такой короткий промежуток времени потерять уважение к себе и запятнать себя недостойным поведением? Письмо графа Толстого датировано июлем того же года: в это время, с самого моего отъезда из Петербурга, я находился в своей семье, в имении тещи, в Саратовской губернии. Простое и хронологическое изложение этих фактов доказывает, что удар, нанесенный мне в момент, когда я менее всего мог его ожидать, был подготовлен задолго тайным и темным недоброжелательством, сумевшим найти пути к подножию трона.

    Чувствуя ложность моего положения и ощущая себя мишенью для неприязненных выпадов, которые я не знал ни как объяснить, ни как наглядно разоблачить, я решился составить записку, не оправдательную, но скорее объяснительную, относительно моего прошлого поведения, обстоятельств, в которых я находился и которые неизбежно должны были оказать на него влияние, и, наконец, относительно моих настоящих намерений. Я писал эту записку со всей откровенностью, со всей верой в свою правоту, которые руководили мною постоянно в предприятиях, где должен был проявиться мой характер. Может быть даже откровенность моя была неуместна. Но если в этой записке найдутся преувеличения и если они требуют оправдания, я изложу, князь, причины, побудившие меня поступить таким образом. Во-первых, я хотел, чтобы эта записка дошла до его императорского величества и стала ему известна. Я глубоко убежден, что язык истины совершенно независимой является единственным, с которым верноподданный должен обращаться к своему государю. Лица, имеющие счастье быть приближенными к государю, утверждают, что он любит истину; даже если бы это утверждение не было всеобщим, я не задумался бы сложить к его стопам полную и безоговорочную исповедь. Я допускаю, что человек недоброй совести может хитростью воздействовать на слабые стороны другого, но считаю, что мне нет расчета скрывать свои побуждения, так как моя защита перед лицом строгого судьи - это чистая совесть. Власть беспристрастная уже по своей природе предназначена к тому, чтобы выслушивать и оценивать истину, даже если эта истина преподносится в неблагоприятном виде. С другой стороны, имея в виду, что уязвимым местом моего поведения являются, так сказать, мои убеждения, я захотел изложить их полностью, во всей их наготе, но и во всей полноте, зная, что недоброжелательство подобно пчеле, коварной и лукавой по природе, умеющей искусно извлекать из всего, к чему она прикасается, соки, превращающиеся путем разложения в тонкий яд.

    В написанном мною докладе я показал себя таким, каким я был и каков я есть; я не скрыл своих недостатков, и если я пытался смягчить свои ошибки, то лишь стараясь вскрыть те чувства, которые руководили мною в моем отступлении с прямого пути. Словом, если правительство соблаговолит ознакомиться с моей запиской, ему не понадобится пользоваться источниками сведений обо мне, которые могут порой привести доверчивость в заблуждение. Оно узнает, что собой представляет человек, преследуемый неутомимой ненавистью вплоть до святилища его нравственной и личной жизни. Ознакомившись с делом, правительство будет судить о том, сможет ли оно взять этого человека под защиту от клеветнических нападок; сможет ли оно призвать его к себе на службу, использовав имеющиеся в его распоряжении данные и честность его принципов; либо оно должно оставить этого человека во власти его врагов и держать его под постоянным, ничем не отвратимым подозрением, которое основано на смутных инсинуациях, на отдельных выражениях, не поддающихся анализу и воздействию закона. Все это создает тягостное состояние, которое я не в силах определить словами, и тысячекратно усугубляет кару, не имеющую действительных оснований. Я изложил вам, князь, злосчастные обстоятельства, в которых я нахожусь. Будьте милостивы и при случае замолвите слово в мою пользу перед его императорским величеством, дабы смягчить предубеждение, которое ему было внушено на счет меня. Мне неизвестно, дан ли был дальнейший ход записке, которую я доверил посредничеству его превосходительства генерала Бенкендорфа. Неопределенность моего положения заставляет меня держаться все время настороже, в ожидании событий, в силу которых сбудутся мои опасения или надежды. Я не смею строить никаких предположений на будущее, которое, однако, сильно беспокоит меня, так как с ним связано будущее моих детей и так как их образование требует, чтобы я избрал себе на несколько лет определенное местожительство. Итак, я осмеливаюсь настоятельно просить вас уведомить меня о моем положении: могу ли я ожидать почетного оправдания и использования меня на службе его императорского величества, или же я должен отказаться от надежды видеть себя оправданным в его мнении и от мысли, что с одобрения правительства я передам моему сыну честное имя, которое, как я надеялся, мною заслужено.

    Кн. Петр Вяземский

    18 апреля 1829,

    Мещерск.

    Monsieur Dmitrieff a eu la bonte de m'apprendre que votre excellence-avait bien voulu dans une conversation, qu'il avait eue avec elle, lui parler de moi avec la bienveillance et l'interet protecteur que j'ai toujours reconuu dans vos bonnes dispositions a mon egard. Agreez, mon prince, l'expression de ma reconnaissance profondement sentie et permettez-moi de vous adresser encore une humble priere. Vous avez connaissance des papiers que j'ai envoye a Petersbourg: on me dit qu'ils ont ete remis a sa majeste l'empereur; mais son depart pour Varsovie, les evenements politiques et tant d'autres interets majeurs prendront le pas sur l'affaire qui ne regarde que moi et je n'ose у prevoir aucune issue 15 . J'apprends d'un autre cote que vous devez bientot repartir pour Petersbourg; ne pourriez-vous pas, mon prince, en cas d'absence, lui faire parvenir ma lettre. J'aime a le repeter: ce n'est que dans votre appui protecteur que je puis trouver l'interet bienveillant qui sait donner de la vie et du prix a la protection. Si votre excelleuce croyait necessaire que je vinse a Moscou, ou a Petersbourg pour recevoir les renseignements que vous auriez a me donner, ou pour veiller moi-meme a la conclusion de mon affaire; je vous prierai de vouloir bien m'adresser vos ordres a Penza.

    Veuillez, mon prince, agreer les expressions de mes excuses pour tout rennui dont je vous accable et l'assurance de la consideration sans bornes avec la quelle j'ai l'honneur d'etre de votre excellence

    le tout devoue serviteur

    le 18 avril 1829.

    Mechtchersk.

    Je me souviens que vous avez eu la bonte de me dire un jour que pour obtenir un resultat dans des circonstances pareilles aux miennes, il fallait necessairement preciser l'objet de sa demande. Je prends done la liberte d'ajouter емсоге quelques mots a ma lettre. Deux places peuvent me convenir dans la carrieredu service: celle de curateur d'une universite, ou de gouverneur civil, toutes les deux hors des capitales. Vu mon rang et mon peu de credit, je ne puis aspirer a obtenir ni Tune, ni l'autre de ces places d'emblee: quant a la place de gouverneur, j'ai pour ressource le noviciat de vice-gouverneur: quant a l'autre je ne connais pas d'intermediaire, a moms d'etre agrege pour quelques temps au ministere de l'instruction publique et si Ton voulait me donner une reparation d'honneur pour les tribulations que j'ai essayees, on pourrait faire mention dans Гordonnance de ma nomination, de mes occupations litteraires qui me donnent quelques titres a cette admission, d'autant plus que je suis deja membre honoraire de l'universite de Moscou. Quant a la place de gouverneur ou de vice-gouverneur, je desirerai etre nomme a quelque gouvernement qui m'offrirait les moyens de pourvoir а l'education de mes enfants, puisque ma fortune ne me permet pas de concentrer aupres de moi toutes les personnes necessaires a ce but: ce serait dans une des villes qui possede une universite, ou bien une des villes de nos provinces allemandes qui repondraient aux considerations que m'impose mon etat de pere de famille. Je suis conseiller de college depuis l'annee 18 ou 19: dans mon etatde service (формулярный список) il est dit: к повышению достоин : au reste comme mon conge, ou plutot ma retraite du service, s'est fait d'une maniere un peu brusque, je ne crois pas qu'il у ait eu a mon egard une ordonnance de conge formelle, excepte се qui regardait ma charge de gentilhomme de la chambre, dont j'ai ete demis par указ a la suite de la demande que j'en avais faite 36

    Vous sentez bien, mon prince, que ce n'est que la confiance illimitee, que m'inspire votre interet bienveillant, qui m'enhardit a vous faire part ainsi de mes petites pretentions ambitieuses. Ce ne sont pas des conditions que je veux imposer au gouvernement: c'est une confession que je vous fais a coeur ouvert et que je livre a votre bonne disposition. D'ailleurs pour me tirer du mauvais pas ou je me trouve, je suis pret a faire pour quelques temps, le sacrifice de mes interets et de mes avantages personnels et a accepter toute place qui me sera offerte.

    [Перевод]

    Князь,

    Господин Дмитриев по доброте своей известил меня о том, что ваше сиятельство в беседе с ним отозвались обо мне с благосклонностью и покровительственным участием, которые я всегда ощущал в вашем добром расположении ко мне. Примите, князь, выражение моей глубоко прочувствованной благодарности и позвольте обратиться к вам еще с одной покорной просьбой. Вам известно содержание бумаг, посланных мною в Петербург: мне говорят, что их передали его императорскому величеству. Но его отъезд в Варшаву, политические события и другие более важные интересы отодвинут дело, которое касается только меня одного, и я не вижу никакого выхода из этого положения 15 я могу найти то благожелательное сочувствие, которое дает жизнь и цену покровительству. Если, ваше сиятельство, считаете необходимым мой приезд в Москву или в Петербург за сведениями, которые вы могли бы мне дать, или для того, чтобы самому проследить за завершением моего дела, я просил бы вас направлять мне ваши приказания в Пензу.

    Благоволите, князь, принять мои извинения за все хлопоты, которыми я вас обременяю, и уверение в безграничном уважении, с которым я имею честь быть вашего сиятельства покорным слугой

    Кн. Петр Вяземский

    18 апреля 1829.

    Мещерск.

    еще несколько слов к моему письму. Меня могут удовлетворить на служебном поприще две должности: или попечителя университета или гражданского губернатора - обе вне обеих столиц. Принимая во внимание мой чин и малое доверие, я не могу рассчитывать на то, чтобы с первого раза получить какую-нибудь из этих должностей. Что касается губернаторства, то я не возражал бы против испытания меня в качестве вице-губернатора; в отношении же другой должности, я не представляю иной возможности, как временное прикрепление к министерству народного просвещения. Если бы хотели дать мне некоторое почетное возмещение за пережитые мною неприятности, можно было бы упомянуть в приказе о моем назначении о моих литературных занятиях, которые дают мне некоторое право на такое зачисление, тем более, что я уже являюсь почетным членом Московского университета. В случае назначения меня губернатором или вице-губернатором, я просил бы выбрать такую губернию, в которой было бы возможно продолжить образование моих детей ибо мое состояние не позволяет мне пригласить к ним всех тех наставников, которые необходимы для этой цели. Это связано с назначением меня в один из университетских городов или городов наших немецких провинций, что отвечало бы условиям, которые диктует мне мой долг как отца семейства. Я являюсь коллежским советником с 18 или 19-го года; в моем формулярном списке сказано: [к повышению чина достоин]. Так как мой уход со службы, или, скорее, моя служебная отставка произошла несколько внезапно, то вряд ли имеется формальный по этому поводу приказ. Иначе дело обстоит с моим званием камер-юнкера, от которого я был освобожден по указу, в ответ на мою просьбу об этом 16 . Таким образом, я полагаю, что меня могли бы, без особой натяжки, снова принять на службу в чине статского советника, что мне надлежало бы по праву, если бы отставка моя от дел имела место при более спокойных обстоятельствах.

    Вы видите, князь, что лишь безграниченое доверие к вашей благожелательности побуждает меня поделиться с вами моими небольшими честолюбивыми замыслами. Это не условия, которые хочу ставить правительству; это моя исповедь, сделанная от чистого сердца, которую я предоставляю на ваше благоусмотрение. Впрочем, чтобы выйти из тяжелого положения, в котором я нахожусь, я готов пожертвовать на некоторое время моими личными интересами и выгодами и принять любую должность, которая будет мне предложена.

    [П. А. Вяземский - Д. Г. Бибикову] 17

    Милостивый Государь,

    Вы позволили мне напомнить о себе письменно вашему превосходительству и желали знать справедливы ли были слухи о тяжкой болезни Полевого. Пользуюсь обязательным позволением вашим и удовлетворяю вашему любопытству. Могу сказать вам положительно, что Полевой жив и на ногах. С одной стороны, появление второго тома "Истории русского народа", если не есть свидетельство совершенного здоровия, то, по крайней мере, есть вывеска жизни; а, с другой, встреча моя с ним на погребении нашего собрата по литературе добрейшего приятеля моего, Василия Львовича Пушкина, удостоверяет, что он здоров 18 . Жаль только, что от него нездоровится другим. За глупую статью о князе Беззубове, напечатанную в одной из книжек "Телеграфа", цензор журнала его, С. Н. Глинка, лишился места своего, а с ним и единственных средств к пропитанию своему и содержанию многочисленного семейства. Все в Москве жалеют о бедной участи несчастного. Наказав цензора за оплошность (и почему цензору угадывать личности на лицо, которое может быть ему и. не знакомо?), не имели в виду, что губят вместе с тем и доброго человека, бедного семьянина и писателя, которого вся жизнь была ознаменована честностью поступков и беспорочностью мнений, писателя, служившего пером своим верою и правдою правительству, особенно же в 1812 году, когда Глинка был оракулом провинций и Шатобрианом Московского ополчения. Но, однако же, таковы горестные следствия отставки его. Он теперь решительно без хлеба. Если ваше превосходительство нашли бы случай замолвить кому-нибудь о нем доброе слово, например, для исходатайствования ему пенсии в уважение прежних заслуг его, то истинно спасли бы вы несчастного от гибели 19 .

    Делю я время свое между городом и подмосковною, пока не приступят к учреждению готовимой выставки. Теперь производятся работы в зале собрания, в которой выставка откроется и кончатся они не прежде половины сентября 20 доказывать вам и службе готовность мою быть полезным по мере возможности. Испытав уже благосклонное и приязненное расположение ваше ко мне, не опасаюсь докучить вам неуместною откровенностью, говоря о себе и обратив внимание ваше на предмет для меня весьма важный. Занимаясь теперь в деревне устройством своей будущей петербургской жизни, желал бы я знать на какое содержание по службе могу надеяться от места, которое займу по возвращении моем. Предварительное соображение послужных доходов моих с домашними было бы для меня весьма полезно.

    Я должен служить и рад служить, потому что нравственная деятельность есть и обязанность, и удовольствие, но при семействе довольно большом и при имении довольно умеренном должен я также наблюдать, чтобы одна обязанность не прекословила другой и чтобы устройством своего благосостояния, так сказать, политического не расстроить частного, семейного, не менее важного для отца детей, из коих одни докончивают воспитание, а другие начинают, но вообще всё требующих издержек и пожертвований. Если вашему превосходительству не можно было бы пояснить мне от себя недоумение моей заботливости, весьма извинительной в подобном случае, то я, в полной доверенности на права старого знакомства нашего и новых отношений моих с вами, еще подкрепляющих чувства уважения моего к вам и постоянной преданности, покорнейше просил бы вас, при удобном времени, поговорить о том с министром 21 и, доведя до сведения его мое положение, мои потребности и надежды, быть посредником между им и мною для обеспеченря участи моей. Впрочем, если настоящее письмо покажется вам недостаточным, то я мог бы, с вашего позволения, написать вам другое, подобного же содержания, но более официальное, которое и могли бы вы представить министру. Если уже просить, то слов жалеть нечего. Язык без костей, а перо поворотливее и самого языка, и потому прилагаю еще покорнейшую просьбу. Не можно ли отвести мне в здании или в зданиях, принадлежащих ведомству министерства финансов, покой из нескольких, например, трех или четырех комнат с хозяйственными принадлежностями (как-то: стойлами в конюшне и углом в каретном сарае), которые избавили бы меня от издержек и хлопот неминуемых при найме квартиры. Вы видите, я не на шутку хочу жениться на службе и завестись с нею домком. Помня мое выражение: j'aime ma femme et les femmes {Я люблю мою жену и женщин (фр.). }, ваше превосходительство, того и смотри скажет, что и здесь выказывается привычка моя волочиться за чужими женами. На первый раз совестно мне длинного письма моего и потому поспешу кончить засвидетельствованием истинного почтения и неизменной преданности, с каковыми имею честь быть, милостивый государь.

    К. Петр Вяземский

    Остафьево .

    Сентября 2-го дня

    [П. А. Вяземский - А. Я. Булгакову] 22

    Остафьево, 5-го декабря 1830 года.

    Признаться, огорошили меня Варшавские вести. Не ожидал их и не понимаю их. И чем более думаю, тем менее понимаю. Во всяком случае не вижу тут народного возмущения, а буйство нескольких головорезов, подобных нашим 14-го декабря. Если никто не хочет составить временное правительство, то, следовательно, в мятеже не участвуют лица именитые, даже с именем, а просто безыменные, без веса в обществе, без кредита в народе. Но если так, то к чему же вышли из Варшавы верные войска и бросили столицу на добычу толпе головорезов? Добро русские, чтобы не подать предлога в обвинении их в зачатии неприязненных действий, но зачем вышла из города и польская гвардия, оставшаяся верною? Кому же теперь привести дела в порядок, кому начальствовать именем закона, когда осталась в городе из вооруженной силы одна мятежная часть? Прочие жители обезоружены: если они будут действовать против мятежников, мятежники их зарежут, как видно многих уже и зарезали: если захотят для сохранения порядка потакать им, они становятся государственными предателями. Вот каша и по несчастью маслили ее и умаслят еще кровью. Сколько знаю поляков и даже тех из них, которые были очень недовольны настоящим положением, мне никак не верится, чтобы могли быть тут замешаны известные люди не только явно, но даже и под рукою. Как поляки ни безмозглы, но все нельзя вообразить, чтобы целый народ шел на вольную смерть, на неминуемую гибель. И чего же другого ожидать Польше, восставшей на Россию? Она и не Бельгия. Там есть какая-нибудь соразмерность, да и бельгийцы могли надеяться, что дело их сделается европейским делом, что не дадут их на расправу победителей. Но как полякам не знать, что Европа и не заикнется об них и что Россия справится с ними, как с бунтом в Коломне 23 . Ожидаю с нетерпением и волнением дальнейших вестей и полнейших объяснений прежним. У меня так много людей в Варшаве русских и поляков, с которыми я в связи, я там все и всех так коротко знаю, что и по участью и по любопытству теперь всеми мыслями и всеми помышлениями моими в Варшаве. Что сделалось с бедными русскими дамами в Варшаве? Успели ли они выехать? Бедная княгиня Лович! Вот двойная, тройная жертва. Эта беда всеми концами лежит на ней 24

    А вообрази, что в самый день получения почты, бог знает из чего пришло мне в голову фантазировать о Варшаве, что может быть, судьба и служба сведет меня опять с великим князем (о чем я, впрочем, никогда сериозно не думаю и чего даже и не могу желать), что должно мне написать к кое-кому из варшавских знакомок, которых давно потерял из вида. С этими фантазиями воображения встал я с постели и через час после получил ваши письма. Сделай милость, сообщи мне все, что будешь узнавать и что будет официально о польских делах. Мы живем в эпохе холеры и революций. Только в газетах и искать отчетов Башилова и Яковлева и объявлений о новом возмущении. И все это по части истории больных в желтых домов, и по несчастью, и там, и тут все один конец: кровопускание. А нет сомнения, что и в возмущениях есть прилипчивость, заразительность, поветрие. Вот против этого моему Рейсу выдумать бы окурку 25 . Что за жалкое творение человек и за жалкое создание человеческой род. Сам себя и жмет, и бьет, и рубит, и жарит. И добро еще если могли бы прожить мы годов тысячу, то уж так и быть можно бы похлопотать и потеснить себя: но теперь каждый из чего хлопочет? Из нескольких минут и то неверных. Правду говорил проповедник, увещевая прихожан своих воздержаться от любовных удовольствий. Добро, говорил он, если это наслаждение продолжалось бы день, ну хоть несколько часов, ну хоть час, хоть полчаса, и того нет, минуты две, три, так, так (и объясняя слова свои пантомимою рук) et vous voila damnes {И вот, на вас падает проклятие }. Так и с жизнью.- У нас в уезде пронесся слух {Государя ждут в Москве. Правда ли?- Вставка П. А. Вяземского. }, что будто и холера оживает, кое-где, например в Хамовниках. Правда ли это? От меня едут сегодня крестьяне к заставе. Пишу тебе с ними. Сделай милость, отвечай так же по сей оказии, не в счет абонемента. (фр.). и натягивают их, и то одно, то другое les pince comme les cordes d'une guitare {Щиплет их, как струны гитары (фр.). }. Ты говоришь, что не знают, куда девался Новосильцев. А я знаю: спрятался в винный погреб. Вот ему с кампанией придется на страшном суде отвечать за многие беспорядки и несчастия в Польше. Надобно знать Варшаву, как я ее знаю, чтобы судить о изнанке происшествий. Головою отвечаю, что пошли меня парламентером в Варшаву, я привел бы дела в прежний порядок. Дай бог, чтобы Новосильцева не было теперь в Варшаве: к нему не имеют ни уважения, ни доверенности, и если ему поручили бы восстановить порядок, то, кроме раздражения и пущего бешенства, ничего бы не было. Он не любим и не уважен: есть ли же тут способ править людьми? Его даже и не боятся, потому что девки и вино делают из него, что хотят, только с тою разницею, qu'il est impuissant avec les femmes et quele vin est tout puissant sur lui {Он бессилен с женщинами, а вино имеет над ним полную власть }. Мне все эти Варшавские дела тем прискорбнее, что я уверен в совершенной удобности, какую имело бы правительство наше вести всю Польшу по ниточке, без усилий, без издержек, которых она России стоит, и со всем тем держать бы эту ниточку очень крепко в руке, как спущенный змей, который бы веселился только тем, что у него есть трещетка {Например: представительство, свобода печатания и проч.- Прим. П. А. Вяземского. }. Уж если поляками трудно управлять, то надобно вовсе от людей отказаться. Наполеон закабалил их двумя или тремя фразами, и они лезли на ножи за него.

    Кто этот свояк великого князя, о котором ты пишешь, что он убит? Гутаковский или Хлоповский? всего их два. Что наш Нессельрод, то есть наш Варшавский свистун, а не сын того, что свистел задним ртом. Вот можно сказать, что в этой фамилии родовое расположение к духовой музыке. Господи, прости мое согрешение! Право совсем шутить не хочется. Твое письмо в "Северной Пчеле" очень хорошо. Не слишком ли ты выхвалил старушку Москву? Может быть, учтивые петербургские журналисты не хотели обидеть своих и выпустили твои похвалы 26 Да, кстати! теперь Обрескову нельзя ругаться этим словом, а то можно донести на него, что он за бельгийцев 27 .

    Сердечно радуюсь, что ушку лучше 28 . Pour la bonne bouche, je finis par l'oreille en vous disant que des ce moment je suis tout yeux et tout oreille: tout yeux pour lire ce que vous m'apprendrez de bon ou de mauvais, et tout oreille, car je suis tout а l'oreille de M-lle Catherine {Кончаю словами об ушке на закуску, так как хочу сказать, что я весь превратился в слух и зрение: зрение - дабы читать все, что вы мне сообщите плохого или хорошего; слух - чтобы показать, что я целиком к услугам ушка м-ль Катрин (фр.). }. Прощай, любезнейший. Вестей! вестей! вестей! Если правда, что царя ожидают в Москву, дай мне тотчас знать.

    Слушана записка министра финансов от 3-го июля за No 10081 (по Департ[аменту] внеш[ней] торгов[ли]) о производстве коллежского советника князя Вяземского в статские советники.

    Комитет, приемля в уважение значительность занимаемой князем Вяземским должности, усердную его службу, известные литературные труды и бывшие примеры, полагал, что согласно с представлением можно произвесть его в статские советники; о чем, на случай всемилостивейшего соизволения, и определил поднести проект указа к подписанию его императорского величества. В заседании 1 августа Комитету объявлено, что статс-секретарь Танеев от 27 июля за No 1391 сообщил управляющему делами Комитета, что государь император высочайше повелеть изволил: считать дело сие конченным.

    Комитет определил: сообщить о том министру финансов к исполнению выпискою из журнала.

    барон М. Корф

    По приглашению графа Бенкендорфа явился я к нему сегодня 8 числа августа в 11 часов утра, и он объявил мне от имени государя, что государь не утвердил представления обо мне за то, что при пожаловании Эссена графом, сказал я, что напрасно не пожаловали его князем Пожарским 29 .

    (1838-1860)

    (Письмо Жуковского к императрице, сообщенное мне ее величеством чрез Смирнову): 1

    "Всемилостивейшая государыня!

    При отъезде моем из Петербурга, когда я имел счастие прощаться с вашим императорским] вел[ичеством], вам угодно было позволить мне написать вам о том, что будет со мною; но Вы тогда же приказали, чтобы я написал не иначе, как по прошествии некоторого времени, дабы мне можно было говорить с вами о новой жизни своей не сгоряча, а познакомившись с нею коротко и осмотревшись около себя без всякого предубеждения. Вот уже более двух месяцев, как я женат, я знаю коротко судьбу свою и теперь с большим убеждением, нежели в первые минуты, благодарю бога, который ее сам, без моего ведома, для меня устроил и мне даровал без моего ожидания и искания. Не могу придумать ничего, что бы я теперь пожелал прибавить к моему смиренному, ясному счастию: оно полное. И мне особенно радостно сказать это вашему вел[ичеству], ибо никто лучше вас не знает цены такого блага; а мое, сверх того, есть ваше создание. Теперь из семейного моего приюта, которого покоем и верностию обязан благотворительности тех, коим лучшее время жизни моей посвящено было с любовию, смотрю с благодарностию на мое прошедшее и с особенным чувством воспоминаю те светлые дни, в которые вы были ко мне так милостивы, вы мой идеал доброты, прелести и величия. Этот идеал, старый любимый друг души, никогда не покинет меня и будет добрым гением моей домашней жизни.

    наследнику. Но для меня необходимо сообщить вам, всем[илостивейшая] гос[ударыня], продолжение того письма, которое вам угодно было прочитать в Петербурге]. Необходимо потому, что оно познакомит вас с тем добрым созданием, которое бог теперь соединил со мною. Из него увидите, какого рода счастие мне теперь в удел досталось. (Это письмо получено мною в Берлине: то, что не было читано ваш[им] вел[ичеством], начинается, кажется, с 7 страницы. Осмеливаюсь просить о его мне возвращении). Вместе с этим письмом вверяю и ее, мою добрую жену, вам, как моему провидению: уверяю вас, что вера в вашу к ней милость есть одно из необходимых благ, входящих в состав моего семейного счастия. Но это счастие будет весьма просто. Что ожидает меня впереди, не знаю, - будь, что угодно богу. Моя же цель состоит теперь в том, чтобы обратить все свое внимание, все свои желания единственно на то, что здесь одно на потребу, а для достижения к этой цели имею в жене своей надежного помощника. Ее простая, неиспорченная душа, хотя и не богата знаниями, исполнена высокого просвещения. И дай бог, чтобы в остающиеся мне годы я, при этом главном, мог совершить что-нибудь и такое, что и после меня осталось бы добрым обо мне воспоминанием.

    Оканчиваю письмо мое повторением моей глубочайшей благодарности перед вами, всем[илостивейшая] госуд[арыня], за все благотворения, коими так щедро вы осыпали меня в прошедшем. Одним из главных, или главнейшим из сих благотворении почитаю возможность, знать близко вашу высокую душу. Это знание всегда было и навсегда останется моим любезным сокровищем. Сохрани бог вас, государя и все милое царское семейство в неизменном счастии, на радость и благоденствие нашего общего отечества.

    Вашего имп[ераторского] вел[ичества] верноподданный

    В. Жуковский"

    7 -

    Дюссельдорф

    Было еще письмо к цесаревичу, большое, с подробным описанием брачного обряда, поездки. Душа Жуковского и неловкость его видны в нем насквозь. в коем он говорит, что в день, назначенный для его свадьбы, он много думал о нем и молился за него, желая ему семейного счастия, которое он теперь ценить может, "с

    [Записи П. А. Вяземского 1850-1860 годов]

    Адам Смит, самый ревностный проповедник свободной торговли, умер главным управляющим таможен шотландских. (Flourens [Флоуранс], похвальное слово Веньямину Делессерту, в Академии наук - "J[ournal] des Debats", 7 Mars 1850 ["Журналь де деба", 7 марта 1850].

    Франклин провел несколько из последних лет жизни своей во Франции. Пред отъездом, когда уговаривали его остаться в Париже, он отвечал друзьям своим: "Я очень приятно провел мой вечер; когда настает час ложиться спать, надобно каждому возвратиться домой. Мне очень тяжело уезжать; часто даже колеблюсь; но надеюсь, что исполню то, что прилично".

    Можно каждому применить эти слова к жизни своей; перед тем, чтобы вкусить вечный покой, хорошо бы каждому возвратиться домой, то есть в себя, и отказаться от света и от всех житейских попечений и удовольствий. - Так сделал Нелединский.

    Catherine II avait l'habitude de dire que l'oeil du maitre engraisse les chevaux. aucune con-aaissance, et qui n'osent jamais prononcer ces quatre mots si commodes pour nous ignorants: je ne sais pas.

    Dans un voyage qu'elle avait fait sur les bords du Volga, elle avait demande aux habitants de ces rives s'ils etaient contents de leur sort. La plupart etaient pecheurs. "Nous serions satisfaitsdu fruit de nos traveaux, repondirent ils, si Ton ne nous obligeait pas a envoyer a vos ecuries une assez grande quantite de sterlets qui se vennent tres cher: c'est un lourd tribus". Vous faites bien de m'en avertir, leur ditelle en riant. Je ne savais pas que mes chevaux mangeaient du sterlet.

    ("Catherine II et son regne" par E. Jauffret. 1860, 2 vol.) 2

    [Перевод]

    хозяйский глаз откармливает лошадей. Она умела спрашивать и слушать. Можно научиться большему, говорила она, в беседе с невеждами, чем обращаясь к ученым.- Последние постыдились бы не ответить на вопрос о вещах, о которых они даже не имеют никакого представления, и никогда не осмелились бы произнести четыре слова, столь удобных для нас, невежд: я не знаю.

    Путешествуя по берегам Волги, она спросила у жителей этих мест, довольны ли они своей судьбой. Большая часть жителей были рыбаками. "Мы были бы довольны плодами наших трудов,- ответили они,- если бы нас не принуждали посылать в ваши конюшни довольно большого количества стерлядей, которых можно продать очень дорого, это очень тяжелый налог". Хорошо, что вы предупредили меня об этом, сказала она им, смеясь; я не знала, что мои лошади едят стерлядь ("Екатерина II и ее царствование", соч. Э. Жоффре, 1860, 2 тома).

    semblent possibles qu'en dehors des lois morales et des convenances sociales; toute regie est a ses yeux un joug qui paralyse, toute soumission - une servitude qui abaisse, toute flamme s'eteint si elle ne devient un incendie. Mal d'autant plus grave que ce n'est pas un acces de fievre, ni Temportement d'une force exuberante: il a sa source dans des doctrines perverses dans le rejet de toute loi, de toute foi, de toute existence surhumaine, dans l'idolatrie de l'homme se prenant lui-meme pour dieu, lui-meme et lui seul, son seul plaisir et sa seule volonte! Et a ce mal vient s'en joindre un autre non moins deplorable, l'homme non seulement n'adore plus que lui-meme, mais il ne s'adore que dans la multitude ou tous se confondent, il porte envie et haine a tout ce qui s'eleve au-dessus du commun niveau; toute superiorite, toute grandeur individuelle, quelqu'en soient le genre et le nom, semble a ces esprits a la fois en delire et en decadence, une iniquite et une oppression envers ce chaos d'etres indistincts et ephemeres qu'ils appellent l'humanite; quand ils apercoivent dans les regions elevees dela societe quelque grand scandale, quelque exemple, odieux de vice et de crime, ils triomphent, ils exploitent ardemment contre les superiorites sociales ces apparition sinistres, qui eclatent dans leursrangs. Ils voudraient faire croire, que ce sont la les moeurs generales, les consequences naturelles de la haute naissance, de la grande fortune, de la condition aristocratique, n'importe a quel titre et sur quelle base elle s'eleve".

    (Guizot, L'amour dans le mariage, etude historique. Revue des deux mondes, 1 Mars 1855). -

    Как все это идет к нашей литературе - и особенно к нашим обличителям и повествователям 3 .

    [Перевод]

    "Наше время поражено ужасным злом. Страсть допускается только в сопровождении беспорядка; бесконечная любовь, безупречная преданность, все пламенные возвышенные чувства, владеющие душой, кажутся возможными только вне нравственных законов и общественных приличий; в глазах нашей эпохи всякое правило является ярмом, парализующим действия, всякая покорность - унизительным рабством; всякое пламя гаснет, если оно не становится пожаром. Это зло тем более серьезно, что оно не является ни лихорадочным приступом, ни увлечением исключительной силы: его источником являются извращенные учения, отрицание всякого закона, всякой веры, всякого сверхчеловеческого существования; идолопоклонство человека, считающего себя богом и признающего только себя и себя одного, только свое наслаждение и только свою волю! К этому злу присоединяется другое зло, не менее сильное: человек не только поклоняется сам себе, но он поклоняется себе только в толпе, в которой все смешано; он полон зависти и ненависти ко всему, что возвышается над общим уровнем; всякое превосходство, всякое личное величие, какого бы ни было оно рода и как бы ни называлось, представляется этим умам, находящимся одновременно в бреду и разложении, беззаконием и покушением против того хаоса неопределенных и недолговечных существ, который они называют человечеством. Когда им удается заметить в верхних слоях общества какой-нибудь крупный скандал, какое-нибудь гнусное проявление порока и преступности, они торжествуют, они яростно натравливают на высшие общественные круги этих мрачных выродков, которые блистают среди них. Они хотели бы заставить поверить, что подобные нравы обычны, что они естественные последствия высокого происхождения, крупных состояний, аристократических свойств, не взирая ни на среду, ни на почву, на которой они выросли" (Гизо. Любовь в браке, исторические этюды. "Ревю де дё монд", 1 марта 1855).

    Два раза был я у Ермолова. Ум и память еще очень свежи, но иногда говорит как-то с трудом, тяжело и невнятно.- Разговор зашел об умении выбирать людей и о том, как редко это умение встречается в правителях.- "Вот если я пред кем колена преклоню,- сказал он,- то это пред незабвенным: ведь можно же было когда-нибудь ошибиться, нет, он уж всегда как раз попадал на неспособного человека, когда призывал его на какое бы то ни было место".

    Он говорил, что в Турецкую кампанию старик Прозоровский считал за мальчика Кутузова, уже после Аустерлица - а этот мальчик и сам уже начинал ходить как на лыжах. Ермолов говорит про себя, что ему 84 года.

    Говорили вчера про войну 1812 г.- По словам его, наши две армии чудом сошлись под Смоленском - и Наполеон мог бы легко разбить нас поодиночке. Он читал отрывки из писем к нему Багратиона, во время отступления. Между прочим, пишет он, что если будут продолжать отступление, он выйдет в отставку - ужасно поносит действия Барклая - говорит: "Мы обосрали границу свою и бежали". наступательные действия, что разделение на две армии было пагубное, особенно по несогласию и неприязни двух главнокомандующих.- Ермолов писал о том импер[атору] Александру сильное письмо.- На одном из военных советов Ермолов предлагал решительную меру - кажется, Тучков сказал, что лучше обождать до вечера. Хорошо, ваше пр[евосходительство],- возразил Ермолов,- если вы заключите с Наполеоном условие, что он вас оставит жить до вечера.

    При Павле, когда Ермолов служил в Петербурге по артиллерии, он неизвестно за что был сослан в Калугу. Чрез несколько времени объявлено ему высочайшее прощение. Он возвращается в Петербург. Спустя две недели сажают его в крепость в казематы - также не сказавши ему ни слова о причине и поводах к заточению его. Просидел он там два месяца - и сослан на жительство в Кострому, где нашел сосланного Платова.

    и нельзя не пожалеть о Кошелеве, который без него остался при собственных средствах своих, т. е. дурак дураком" 4 .

    13 октября 1860, Петерб[ург] 5 .

    Один неловкий, кривой шаг влечет за собою другой, третий и так далее. Варшавское свидание с австрийск[им] императором] волнует Европу, сердит и пугает Россию, а путного ничего не принесет. Сближения с Австрией, говорят, не будет. К чему же эти шаги вперед, чтобы окончательно оставаться на своем месте? Тут нет ни расчета, ни рассудительности, ни достоинства. А между тем это сближение вынудило другую неловкость, другую жертву. Государь должен был писать Наполеону и объяснить ему всю Австрийский император приедет в Варшаву, дав конституцию своим народам, или что-то вроде конституции, а следовательно и полякам, у которых мы в той же Варшаве отняли конституцию, или что-то вроде конституции, им нами некогда данной. Это может быть и штучка, пущенная на нас Венским кабинетом, который был всегда большим штукарем. Все эти неловкости от того, что егоза - Горчаков не может сидеть покойно: он не может понять, что после Крымской войны и Парижского конгресса дипломатии нашей подобает одна пассивная роль. Он в политике своей смотрит не на Россию, а на себя в зеркало - и принимает разные позы, чтобы придать себе более важности, становится на цыпках, чтобы придать себе более роста. Дипломатия хороша и ее другие слушают, когда перья ее очинены острыми штыками, а чернила разведены порохом. Но у нас пока штыки притупились и порох выдохся. До войны, до нашего обезоружения задор Горчакова, может быть, был бы и уместен и в прок: но теперь это анахронизм, et une humiliation de plus {И еще большее унижение (фр.). }.

    Горчаков, новый Jerome, paturait a la recherche d'une position sociale: только он a la recherche d'un congres {Горчаков, новый Иероним, бродил по пастбищу в поисках общественного положения: только он в поисках конгресса (фр.). послал своего подмастерья. Слышно, что и принц-регент неохотно поехал в Варшаву. Но что Горчакову за дело? Все же будет ему что по возвращении своем рассказывать здешним дамам о своих Варшавских словесных похождениях и победах.

    Petersbourg ne me fait pas toujours l'effet d'une maison de fous, mais souvent d'une maison d'idiots {Петербург не всегда производит на меня впечатление дома умалишенных; часто он кажется мне домом идиотов (фр.). }. Это не дом умалишенных, а дом ума неимущих.

    Варшавский съезд, сочиненный Горчаковым, напоминает мне мой святочный куплет о Госуд[арственном] совете. Он может пригодиться и здесь с некоторыми изменениями:

    Конгрессик второпях

    Созвал себе на славу:

    Европу обнял страх.

    Не бойся, говорит, сиди себе в покое,

    Мы право, право ничего,

    Хоть нас числом и трое.

    Наша дипломатия, под направлением Горчакова, похожа на старую нарумяненную, с фальшивыми зубами кокетку. Она еще здесь и там подмигивает, улыбается, чтобы выказать подставные свои зубы, заманивает, иногда грозит своим сухим и морщинистым пальцем. Но никто уже не поддается ее приманкам, никто не обращает внимания на угрозы ее. А она все продолжает жеманиться, ломаться, любезничать, будировать.

    После причащения, Бажанов спросил импер[атрицу] Алекс[андру] Фед[оровну] простила ли она всем, против которых имела она злопамятство. Она призадумалась и отвечала: нет. Духовник увещал ее держаться христианского правила. "Если так,- сказала она,- прощаю австрийскому императору все зло, которое он сделал покойному императору и нам". Это повторение того, что было при кончине Николая Павловича, когда сама императрица спросила его: не осталось ли на душе его озлобления против кого-нибудь. Он отвечал: "Нет, прощаю и австрийскому императору, который так жестоко переворачивал нож в ране, им нанесенной мне,- и готов молиться за него и за последнее слово проговорил он улыбаясь (рассказано мне Блудовым, который слышал это от имп[ератрицы] Алекс[андры] Фед[оровны] 6 .

    Записная книжка
    Примечания