|
Разсѣянный, невнимательный, скучающій, я не замѣчалъ впечатлѣнія, производимаго мною, я дѣлилъ время свое между занятіями учебными, часто прерываемыми, намѣреніями, не приводимыми въ дѣйствіе, и забавами для меня безъ удовольствія, когда обстоятельство, повидимому, весьма маловажное, произвело въ моемъ положеніи значительную перемѣну.
ѣкъ, съ которымъ я былъ довольно коротокъ, домогался уже нѣсколько мѣсяцевъ нравиться одной изъ женщинъ нашего круга, менѣе другихъ скучной; я былъ наперсникомъ, вовсе безкорыстнымъ, его предпріятія. Послѣ многихъ стараній онъ достигнулъ цѣли; не скрывавъ отъ меня своихъ неудачъ и страданій, онъ почелъ за обязанность повѣрить мнѣ и свои успѣхи. Ничто не могло сравниться съ его восторгами, съ изступленіемъ радости его. При зрѣлищѣ подобнаго счастія, я сожалѣлъ, что еще не испыталъ онаго. До той поры я не имѣлъ ни съ одной женщиной связи, лестной для моего самолюбія: казалось, новое будущее разоблачилось въ глазахъ моихъ; новая потребность отозвалась въ глубинѣ моего сердца. Въ этой потребности было безъ сомнѣнія много суетности; но не одна была въ ней суетность; можетъ статься, было ея и менѣе, нежели я самъ полагалъ, Чувства человѣка смутны и смѣшаны; они образуются изъ множества различныхъ впечатлѣній, убѣгающихъ отъ наблюденія; и рѣчь, всегда слишкомъ грубая и слишкомъ общая, можетъ послужить намъ къ означенію, но не въ опредѣленію оныхъ.
ѣ родителя моего я составилъ себѣ о женщинахъ образъ мыслей, довольно безнравственный. Отцу моему, хотя онъ и строго соблюдалъ внѣшнія приличія, случалось, и нерѣдко, говорить легко о любовныхъ связяхъ. Онъ смотрѣлъ на нихъ, какъ на забавы, если не позволительныя, то, по-крайней мѣрѣ, извинительныя, и почиталъ одинъ бракъ дѣломъ важнымъ. Онъ держался правила, что молодой человѣкъ долженъ беречь себя отъ того, что называется сдѣлать дурачество, то есть, заключить обязательство прочное съ женщиною, которая не была бы ему совершенно равною по фортунѣ, рожденію и наружнымъ выгодамъ; но впрочемъ ему казалось, что всѣ женщины, пока не идетъ дѣло о женитьбѣ, могутъ безъ бѣды быть присвоены, потомъ брошены; и я помню его улыбку нѣсколько одобрительную при пародіи извѣстнаго изрѣченія: ѣды, а намъ такъ много удовольствія" .
ѣніе наносятъ подобныя слова въ молодыя лѣта; сколько въ возрастѣ, въ коемъ всѣ мнѣнія еще сомнительны и зыбки, дѣти удивляются противорѣчію шутокъ, привѣтствуемыхъ общею похвалою, съ наставленіями непреложными, которыя имъ преподаютъ. Сіи правила, тогда въ глазахъ ихъ являются имъ пошлыми формулами, которыя родители условились твердить имъ для очистки своей совѣсти; а въ шуткахъ, кажется имъ, заключается настоящая тайна жизни.
ѣленнымъ волненіемъ, я говорилъ себѣ: "хочу быть любимъ" и оглядывалъ кругомъ себя; смотрѣлъ, и никто не внушалъ мнѣ любви, никто не казался мнѣ способнымъ любить; вопрошалъ я сердце свое и свои склонности, и не чувствовалъ въ себѣ никакого движенія предпочтительнаго пристрастія. Такимъ образомъ, исполненный внутренно мученій, я познакомился съ графомъ П... Ему было лѣтъ сорокъ; его фамилія была въ свойствѣ съ моею. Онъ предложилъ мнѣ побывать у него. Несчастное посѣщеніе! Съ нимъ жила его любовница, полька, прославленная своею красотою, хотя и была она уже не первой молодости. Женщина сія, не смотря на свое невыгодное положеніе, оказала во многихъ случаяхъ характеръ необыкновенный. Семейство ея, довольно знаменитое въ Польшѣ, было раззорено въ смутахъ сего края. Отецъ ея былъ изгнанъ; мать отправилась во Францію искать убѣжища, привезла съ собою свою дочь и по смерти своей оставила ее въ совершенномъ одиночествѣ. Графъ П... въ нее влюбился. Мнѣ никогда не удалось узнать, какъ образовалась сія связь, которая, когда увидѣлъ я въ первый разъ Элеонору, была уже давно упроченною и, такъ сказать, освященною. Бѣдственность ли положенія, или неопытность лѣтъ кинули ее на стезю, отъ которой, казалось, она равно ограждена была своимъ воспитаніемъ, своими привычками и гордостью, однимъ изъ отличительныхъ свойствъ ея характера? Знаю только то, что знали всѣ, а именно, что когда состояніе графа П... было почти въ конецъ раззорено и независимость его угрожаема, Элеонора принесла такія доказательства преданности ему, съ такимъ презрѣніемъ отвергла предложенія, самыя блестящія, раздѣлила опасности его и нищету съ такимъ усердіемъ и даже съ такою радостію, что и самая разборчивая строгость не могла отвязаться отъ справедливой оцѣнки чистоты ея побужденій и безкорыстія поступковъ ея. Единственно ея дѣятельности, смѣлости, благоразумію, пожертвованіямъ всякаго рода, понесеннымъ ею безъ малѣйшаго ропота, любовникъ ея былъ обязанъ за возвращеніе нѣкоторой части своихъ владѣній. Они пріѣхали на житье въ Д... по дѣламъ тяжбы, которая могла вполнѣ возвратить графу П... его прежнее благосостояніе, и думали они пробыть тутъ два года.
ѣрны, а выраженія, всегда простыя, были иногда разительны по благородству и возвышенности чувствъ ея. Она имѣла много предразсудковъ, но всѣ предразсудки ея были въ противоположности съ ея личною пользою. Она придавала большую цѣну безпорочности поведенія, именно потому, что ея поведеніе не было безпорочно по правиламъ общепринятымъ. Она была очень предана религіи, потому что религія строго осуждала ея родъ жизни. Она неуклонно отражала въ разговорахъ все, что для другихъ женщинъ могло бы вязаться шутками невинными, боясь всегда, чтобы положеніе ея не подало кому нибудь права дозволить себѣ при ней шутки неумѣстныя. Она желала бы принимать къ себѣ только мущинъ почетныхъ и нравовъ безпорочныхъ: потому что женщины, въ которымъ она страшилась быть причисленною, составляютъ себѣ, по обыкновенію, общество смѣшанное, и, рѣшившись на утрату уваженія, ищутъ одной забавы въ сношеніяхъ общежитія. Элеонора, однимъ словомъ, была въ борьбѣ постоянной съ участью своею. Она каждымъ своимъ дѣйствіемъ, каждымъ своимъ словомъ противорѣчила, такъ сказать, разряду, къ которому была прочтена, и чувствуя, что дѣйствительность сильнѣе ея, что стараніями своими не перемѣнитъ ни въ чемъ положенія своего, она была очень несчастлива. Она воспитывала съ чрезмѣрною строгостью двоихъ дѣтей, прижитыхъ ею съ графомъ П... Можно было подумать, что иногда тайное, мятежное чувство сливалось съ привязанностью болѣе страстною, нежели нѣжною, которую она имъ оказывала, и что отъ такого противоборства они бывали ей нѣкоторымъ образомъ въ тягость. Когда съ добрымъ намѣреніемъ говорили ей, что дѣти ея ростутъ, замѣчали дарованія, въ нихъ показывающіяся, угадывали успѣхи, ихъ ожидающіе, она блѣднѣла отъ мысли, что со временемъ должна будетъ объявить имъ тайну ихъ происхожденія. Но малѣйшая опасность, часъ разлуки обращали ее въ нимъ съ безпокойствіемъ, выказывавшемъ родъ угрызенія и желаніе доставить имъ своими ласками счастіе, котораго сама она въ нихъ не находила. Сія противоположность между чувствами ея и мѣстомъ, занимаемымъ ею въ свѣтѣ, дала большую неровность ея нраву и обхожденію. Часто она бывала задумчива и молчалива; иногда говорила съ стремительностью. Постоянно одержимая мыслью отдѣльною, она и посреди разговора общаго не оставалась никогда совершенно покойною, но именно потому во всемъ обращеніи ея было что-то неукротимое и неожиданное, и это придавало ей увлекательность, можетъ быть, ей несродную. Странность ея положенія замѣнила въ ней новизну мыслей. На нее смотрѣли съ участіемъ и съ любопытствомъ, какъ на прекрасную грозу.
ѣховъ, Элеонора показалась мнѣ достойною моихъ искусительныхъ усилій. Она сама нашла удовольствіе въ обществѣ человѣка, непохожаго на тѣхъ, которыхъ она доселѣ видѣла. Кругъ ея былъ составленъ изъ нѣсколькихъ друзей и родственниковъ любовника ея и женъ ихъ, которые изъ трусливаго угожденія графу П... согласились познакомиться съ его любовницею. Мужья были равно лишены и чувствъ и мыслей. Жены отличались отъ нихъ посредственностью болѣе безпокойною и торопливою, потому что не имѣли, подобно мужьямъ, этого спокойствія ума, пріобрѣтаемаго занятіемъ и дѣловою правильностью. Нѣкоторая утонченность въ шуткахъ, разнообразіе въ разговорахъ, соединеніе мечтательности и веселости, унынія и живаго участія, восторженности и насмѣшливости, удивили и привлекли Элеонору. Она говорила на многихъ языкахъ, хотя и несовершенно, но всегда съ движеніемъ, часто съ прелестью. Мысли, казалось, пробивались сквозь препятствія и выходили изъ сей борьбы съ новою пріятностію, простотою и свѣжестью, потому что чужеземныя нарѣчія молодятъ мысли и освобождаютъ ихъ отъ оборотовъ, придающихъ имъ поочередно нѣчто пошлое и вынужденное. Мы читали вмѣстѣ Англійскихъ поэтовъ, ходили вмѣстѣ прогуливаться. Часто бывалъ я у нея по утрамъ и къ ней же возвращался вечеромъ, бесѣдовалъ съ него о тысячѣ предметовъ.
ѣ казалось, что каждое слово ея было облечено невыразимою прелестью. Намѣреніе ей понравиться влагало въ жизнь мою новое побужденіе, одушевляло мое существованіе необычайнымъ образомъ. Я приписывалъ прелести ея сіе дѣйствіе почти волшебное: я полнѣе насладился бы онымъ безъ обязательства, связавшаго меня передъ моимъ самолюбіемъ. Сіе самолюбіе было третьимъ между Элеонорою и мною; я почиталъ себя какъ бы вынужденнымъ идти скорѣе къ цѣли, себѣ предположенной и потому не предавался безъ оглядки впечатлѣніямъ своимъ. Я былъ въ нетерпѣніи объясниться. Ибо казалось мнѣ, что для успѣха стоило только мнѣ открыться. Я не думалъ, что люблю Элеонору, но уже не могъ бы отказаться отъ мысли ей нравиться. Она меня занимала безпрестанно: я соображалъ тысячи намѣреній; вымышлялъ тысячи средствъ въ побѣдѣ съ этимъ неопытнымъ самонадѣяніемъ, которое увѣрено въ успѣхѣ потому, что ничего не испытало.
ѣнчивость непобѣдимая меня удерживала. Всѣ мои рѣчи прилипали въ языку моему, или договаривались совсѣмъ не такъ, какъ я предполагалъ. Я боролся внутренно и негодовалъ на самого себя.
ѣгнулъ наконецъ къ умствованію, которое могло бы вывести меня съ честью въ собственныхъ глазахъ изъ сей томительной распри. Я сказалъ себѣ, что не должно ничего торопить, что Элеонора не довольно приготовлена въ признанію, которое я замышлялъ, и что лучше помедлить. Почти всегда, когда хотимъ быть въ ладу съ собою, мы обращаемъ въ разсчеты и правило свое безсиліе и свои недостатки. Такая уловка въ насъ довольствуетъ ту половину, которая, такъ сказать, есть зритель другой.
ѣннымъ для признанія рѣшительнаго, и завтра было тоже, что наканунѣ. Застѣнчивость покидала меня, какъ скоро я удалялся отъ Элеоноры; тогда опять принимался я за свои искусныя предначертанія и глубокія соображенія. Но едва приближался къ ней, я снова чувствовалъ трепетъ и замѣшательство. Кто сталъ бы читать въ сердцѣ моемъ въ ея отсутствіи, тотъ почелъ бы меня соблазнителемъ холоднымъ и мало чувствительнымъ. Но кто увидѣлъ бы меня близъ нея, тотъ призналъ бы меня за любовнаго новичка, смятеннаго и страстнаго. И то и другое сужденіе было бы ошибочно: нѣтъ совершеннаго единства въ человѣкѣ, и почти никогда не бываетъ никто ни совсѣмъ чистосердечнымъ, ни совсѣмъ криводушнымъ.
ѣжденный сими повторенными опытами, что никогда не осмѣлюсь открыться Элеонорѣ, рѣшился я писать ей. Графъ П... былъ въ отлучкѣ. Боренія мои съ собственнымъ характеромъ, досада, что не удалось мнѣ переломить его, невѣдѣніе объ успѣхѣ моего покушенія отразились въ моемъ письмѣ волненіемъ, очень похожимъ на любовь. Между тѣмъ разгоряченный собственнымъ моимъ слогомъ, я ощущалъ въ себѣ, оканчивая письмо, нѣкоторое дѣйствіе той страсти, которую старался выразить со всевозможною силою.
ѣла въ письмѣ моемъ то, что надлежало видѣть: порывъ минутный человѣка десятью годами ея моложе, котораго сердце растворилось чувствомъ, ему еще неизвѣстнымъ, и болѣе достойнаго жалости, нежели гнѣва. Она отвѣчала мнѣ съ кротостью, дала мнѣ совѣты благосклонные, предложила мнѣ дружбу искреннюю, но объявила, что до возвращенія графа П... она принимать меня не можетъ.
ѣтъ переворотилъ мнѣ душу. Мое воображеніе, раздраженное препятствіемъ, овладѣло всѣмъ моимъ существованіемъ. Любовь, которою за часъ передъ тѣмъ я самохвально лукавилъ, казалось, господствовала во мнѣ съ изступленіемъ. Я побѣжалъ къ Элеонорѣ: мнѣ сказали, что ея нѣтъ дома. Я написалъ ей, умолялъ ее согласиться на послѣднее свиданіе; я изобразилъ ей въ болѣзненныхъ выраженіяхъ мое отчаяніе, бѣдственные замыслы, на которые меня осуждаетъ ея жестокое рѣшеніе. Большую часть дня ожидалъ я напрасно отвѣта. Я усмирялъ свое неизъяснимое страданіе, повторялъ себѣ, что завтра отважусь на все для свиданія и для объясненія съ Элеонорою. Вечеромъ мнѣ принесли нѣсколько словъ отъ нея. Они были ласковы. Мнѣ сдавалось, что въ нихъ отзывается впечатлѣніе сожалѣнія и грусти; но она упорствовала въ своемъ рѣшеніи и говорила, что оно непоколебимо. Я снова явился къ ней въ домъ на другой день. Она выѣхала въ деревню, и люди не знали, куда именно. Они даже не имѣли никакого средства пересылать къ ней письма.
ѣ приводила минуты, въ которыя говорилъ я себѣ, что добиваюсь только успѣха; что это была попытка, отъ коей откажусь свободно. Я никакъ не постигалъ скорби жестокой, непокоримой, раздиравшей мое сердце. Нѣсколько дней протекло такимъ образомъ. Я былъ равно неспособенъ къ разсѣянію и умственнымъ занятіямъ. Я бродилъ безпрестанно мимо дома Элеоноры; бѣгалъ по городу, какъ будто при каждомъ поворотѣ улицы могъ надѣяться встрѣтить ее. Однимъ утромъ, въ одну изъ сихъ прогулокъ безъ цѣли, которыя замѣняли волненіе мое усталостью, я увидѣлъ карету графа П..., возвращающагося изъ своей поѣздки. Онъ узналъ меня и вышедъ изъ кареты. Послѣ нѣсколькихъ общихъ словъ, я сталъ говорить ему, скрывая свое смятеніе, о неожиданномъ отъѣздѣ Элеоноры. Да, сказалъ онъ, съ одною изъ ея пріятельницъ, за нѣсколько миль отсюда, случилось какое-то несчастіе, и Элеонорѣ показалось, что она можетъ доставить ей нѣкоторое утѣшеніе и пользу. Она уѣхала, не посовѣтовавшись со мною. Элеонора такого свойства, что всѣ чувства ея одолѣваютъ ее, и душа ея, всегда дѣятельная, находитъ почти отдыхъ въ пожертвованіи. Но присутствіе ея мнѣ здѣсь нужно: я напишу ей, и она вѣрно возвратится черезъ нѣсколько дней.
ѣреніе меня успокоило: я чувствовалъ, что скорбь моя усмиряется. Въ первый разъ съ отъѣзда Элеоноры я могъ свободно перевести дыханіе. Возвращеніе ея не послѣдовало такъ скоро, какъ надѣялся графъ П... Но я принялся за свою вседневную жизнь, и тоска меня удручавшая, начинала мало по малу разсѣяваться, когда, по истеченіи мѣсяца, графъ П... прислалъ мнѣ сказать, что Элеонора должна пріѣхать вечеромъ. Ему было дорого сохранить ей въ обществѣ мѣсто, на которое по характеру своему имѣла она право, и котораго, казалось, лишена была положеніемъ своимъ: для сего ко дню пріѣзда пригласилъ онъ къ себѣ на ужинъ родственницъ и пріятельницъ своихъ, согласившихся на знакомство съ Элеонорою.
ѣ явились снова, сперва смутно, потомъ живѣе. Мое самолюбіе къ нимъ пристало: я былъ разстроенъ, уничиженъ встрѣчею съ женщиной, поступившей со мною, какъ съ ребенкомъ. Мнѣ мечталось заранѣе, будто, свидясь со мною, она улыбалась отъ мысли, что кратковременное отсутствіе усмирило пылъ молодой головы: и я угадывалъ въ этой улыбкѣ слѣдъ какого-то презрѣнія ко мнѣ. Постепенно чувствованія мои пробуждались. Въ тотъ самый день всталъ я, не помышляя болѣе объ Элеонорѣ. Черезъ часъ послѣ извѣстія о ея пріѣздѣ, образъ ея носился передо мною, владычествовалъ надъ моимъ сердцемъ, и меня била лихорадка отъ страха, что ее не увижу.
ѣлъ дома весь день и, такъ сказать, хоронился; дрожалъ, что малѣйшее движеніе предупредитъ нашу встрѣчу. Ничего однако же не было естественнѣе, вѣрнѣе: но я желалъ ея съ такимъ жаромъ, что она вязалась мнѣ невозможною. Мучась отъ нетерпѣнія, безпрестанно смотрѣлъ на часы; открывалъ окно - мнѣ было душно. Кровь моя палила меня, струясь въ моихъ жилахъ.
ѣ было ѣхать къ графу. Мое нетерпѣніе перешло вдругъ въ робость; я одѣвался медленно, я уже не спѣшилъ пріѣхать. Такой страхъ, что ожиданіе мое будетъ обмануто, такое сильное чувство горести, мнѣ, можетъ быть, угрожающей, овладѣли мною, что я согласился бы охотно все отсрочить.
ѣлъ Элеонору, сидѣвшую во глубинѣ комнаты. Я не смѣлъ подойти; мнѣ казалось, что всѣ уставили глаза свои на меня. Я спрятался въ углу гостиной за мущинами, которые разговаривали. Оттуда я всматривался въ Элеонору: мнѣ показалось, что она нѣсколько измѣнилась, была блѣднѣе обыкновеннаго. Графъ отыскалъ меня въ убѣжищѣ, въ которомъ я какъ будто притаился, подошелъ ко мнѣ, взялъ за руку и подвелъ къ Элеонорѣ. Представляю вамъ, сказалъ онъ ей, смѣясь, того, который болѣе всѣхъ другихъ былъ пораженъ нечаяннымъ вашимъ отъѣздомъ. Элеонора говорила съ женщиною, сидѣвшею съ нею рядомъ. Она меня увидѣла, и слова ея замерли на языкѣ; она совершенно смѣшалась; я самъ былъ очень разстроенъ.
ѣ съ незначущими вопросами. Мы приняли оба наружность спокойствія. Доложили объ ужинѣ; я подалъ Элеонорѣ руку, отъ которой она не могла отказаться. Если вы не обѣщаете мнѣ, сказалъ я, ведя ее къ столу, принять меня въ себѣ завтра въ одиннадцать часовъ, я сей часъ ѣду, покидаю отечество мое, семейство родителей, расторгаю всѣ связи, отказываюсь отъ всѣхъ обязанностей, и куда бы ни было, пойду искать конца жизни, которую вамъ весело отравить. Адольфъ! отвѣчала она, и запиналась. Я показалъ движеніемъ, что удаляюсь. Не знаю, что мои черты обнаружили, но я никогда не испытывалъ подобнаго сотрясенія.
ѣшанный съ нѣжнымъ участіемъ, изобразился на лицѣ ея. Приму васъ завтра, сказала она мнѣ, но умоляю васъ... За нами слѣдовали многіе; она не могла договорить. Я прижалъ къ себѣ ея руку, мы сѣли на столъ.
ѣ хотѣлось-было сѣсть возлѣ Элеоноры, но хозяинъ дома распорядилъ иначе: я сѣлъ почти противъ нея. Въ началѣ ужина она была задумчива. Когда рѣчь обращалась къ ней, она отвѣчала привѣтливо; но вскорѣ впадала въ разсѣянность. Одна изъ пріятельницъ, пораженная ея молчаливостью и уныніемъ, спросила ее: не больна ли она? Я не хорошо себя чувствовала въ послѣднее время, отвѣчала она, и теперь еще очень разстроена. Я домогался произвести въ умѣ Элеоноры впечатлѣніе пріятное; мнѣ хотѣлось показывать себя любезнымъ и остроумнымъ, расположить ее въ мою пользу и приготовить къ свиданію, которое она мнѣ обѣщала. Я такимъ образомъ испытывалъ тысячу средствъ привлечь вниманіе ея. Я наводилъ разговоръ на предметы для нея занимательные: сосѣды наши вмѣшались въ рѣчь; я былъ вдохновенъ ея присутствіемъ: я добился до вниманія ея, увидѣлъ ея улыбку. Я такъ этому обрадовался; взгляды мои выразили такую признательность, что она была ими тронута. Грусть ея и задумчивость разсѣялись: она уже не противилась тайной прелести, разливаемой по душѣ ея свидѣтельствомъ блаженства, которымъ я былъ ей обязанъ; и когда мы вышли изъ-за стола, сердца наши были въ сочувствія, какъ будто никогда мы не были рознь другъ съ другомъ. Вы видите, сказалъ я ей, подавъ руку вести обратно въ гостиную, какъ легко располагаете вы всѣмъ моимъ бытіемъ: за какую же вину вы съ такимъ удовольствіемъ его терзаете?